Густав Цейдлер родился в Выборге 13 марта 1874 года [1] в семье доктора философии Фердинанда Фридриха Цейдлера (1822–1886).
Следует отметить, что родоначальник российской ветви Цейдлеров, Ф.Ф. Цейдлер, и основатель нашей школы, Карл Май (1820–1895), были женаты на родных сёстрах - Берте и Агнессе Кемпе. Фридрих Цейдлер приехал в Выборг после окончания математического факультета Гёттингенского университета (Нижняя Саксония) в 1855 году и поступил преподавателем математики в знаменитую Выборгскую частную гимназию Карла Бема (1823 - 1856). Можно предположить, что одногодки Карл Бем и Фридрих Цейдлер были знакомы еще до приезда Фридриха в Выборг.
Густав был младшим сыном Ф.Ф. Цейдлера. Кроме него, в семье Цейдлеров росли дети: Герман (1861–1940), Людвиг (1863––1916), Альберт (1865—1908), Эмма (1868 – 1923), Клара (1870—1952), Рудольф (1872— после 1965?), Густав (1874—1959) и Антония (1876 –1962). Все дети родились в Выборге и были записаны, как «уроженцы княжества Финляндского», что служило в последующем поводом для ошибочного толкования национальной принадлежности.
Подробную информацию о семье Цейдлер можно получить из статьи "Русские-прусские Цейдлеры" [2], с которой можно ознакомиться на страницах нашего сайта.
Все сыновья Фридриха Цейдлера, кроме Альберта, провели в стенах гимназии Карла Мая от одного до пяти лет [3], причём, Герман, Густав и Рудольф закончили здесь полный курс средней школы. Скорее всего, это объясняется тем, что по существовавшей традиции, дети директора школы не могли заканчивать учебное заведение, возглавляемое их родителем. С другой стороны, в школе Мая дети учились у родных дяди и тёти и, конечно, находились под их доброжелательным присмотром. Родители могли спокойно доверить воспитание своих чад близким родственникам.
В третий класс гимназии Карла Мая Густав поступил в 1887 году, учился в одном классе с И.Петрашенем, О.Парландом и Н.Рерихом. Именно к периоду учёбы Густава в гимназии Карла Мая относится одна из самых ярких и верных характеристик семьи Цейдлеров, приведённая в удивительно живописных воспоминаниях однокашника Густава Цейдлера, Ивана Васильевича Петрашеня (1875- 1937) [2]:
«… Теперь я перейду к товарищам из так называвшегося «русского клуба». Как я уже говорил, «русским клубом» именовалась наиболее шумливая и скандальная часть нашего класса, состоявшая из русских мальчиков и англичан. Большинство было русское. В качестве почетного члена состоял в этом клубе и полу-немец полу-финн Густав Цейдлер.
Русский клуб играл в классе руководящую роль — занимал первые места, как по учению, так и по нарушению благопристойного поведения. Как классный журнал, куда заносились отметки, так и штрафной журнал — одинаково свидетельствовали о деятельной энергии русского клуба и его жизнерадостности. Никакого устава ни письменного, ни устного, у нас не было, и прозвали нас клубом учителя-немцы неправильно, но товарищеская солидарность и дружба у нас были, и пострадать, в случае необходимости, за товарищей мы умели. …
Теперь о Цейдлере Густаве, Густе, Густеньке, отзывавшимся также на клички «меркацо» и «стинкспиритус». Последнюю кличку он получил от меня за выговаривание буквы «Ш» как «С». Густав был младшим членом большой, довольно талантливой семьи. Вся семья Цейдлера состояла из весьма определенных цельных характеров, независимых друг от друга в своей повседневной жизни, свободных от всяких сентиментальностей и руководствующихся, как им казалось, только велением разума и расчетом. На словах все они были эгоистами, а мир принимали как кучу беспокойных атомов, вечно бесцельно, но иногда, правда, удачно, толкающихся друг о друга, в результате каковой толкотни произошло «Все». Разумеется, ни о каком долге человека к окружающей жизни, ни о каком служении идее или обществу у Цейдлеров не могло быть и речи, и если они делали что-либо для общества полезное, а все они были полезнейшими гражданами, то это они делали, как им казалось, исключительно для себя, так сказать, попутно, сознательно преследуя лишь свои интересы. Одним словом, они были последовательными материалистами — механистами, которые, действительно, только по недоразумению могут заботиться о всеобщем благе человечества. На деле, вся семья Цейдлеров состояла из прекраснейших людей, сильных, деловых и нежных душою мужчин и женщин.
Впоследствии, когда, будучи уже студентом, я стал посещать эту семью, меня особенно влекла к себе их милая, престарелая мать [речь идёт о Берте Альбертовне Цейдлер (Кемпе), вдове Фердинанда Фридриха Цейдлера, сестре Агнессы Альбертовны Май (Кемпе)], сохранившая до глубокой старости молодость души и народнические убеждения шестидесятых годов. Она была в семье в этом отношении (отца Густава уже не было в живых) единственным экземпляром, все остальные никакого народничества не признавали, но все ее любили и она всех любила, а их вечные споры (за вечерним чаем, когда все сходились отдохнуть) на социальные темы были чрезвычайно забавны, когда старость была молодой, а молодость старой и до чрезвычайности мудрой. Естественно, Густав, в своем миропонимании, определился очень рано и был в нем очень тверд. Оно далось ему в готовом виде, притом догматически, и было бы это очень скверно для него, если бы он сам не обладал хорошим умственным аппаратом. Как бы то ни было, но в 15 лет от роду он рассуждал о «Сущности», как Бюхнер, Молешот и К°.
По виду Густя был «добродушный чухонец», что представляло забавный контраст его полной эгоистической свирепости высказываниям. Несколько выше среднего роста, рыжеватый блондин, светлоглазый, с выгнутым носом, небольшою круглою головою и кривоватыми ногами, он мог без всякого грима сойти за «вейку» [ Вейка – легкие прогулочные конные сани, которыми управляли приезжавшие в Санкт-Петербург на масленицу финны – прим. ред.], на которых мы любили кататься на масленицу за «тридцать копеек». Поступил он к нам в третий класс. В течение первого года мы с ним не сходились. Сошлись мы близко в 4 классе, когда я стал терять свою детскую веру. … сразу сдаться я, конечно, не пожелал и вот у нас с Цейдлером пошли продолжительные споры на религиозные темы. Борьба была неравная, он был подготовлен разговорами со своими старшими братьями, а потому через какой-нибудь месяц я был рьяным атеистом, судившим вкось и вкривь, но с большим апломбом о таких вещах, которые вообще не под силу человеческому уму. Операция была сделана, рана вскоре зажила, и я снова начал учиться, но с меньшим рвением, нежели раньше, ибо за время «богоискательства» успел изрядно облениться. Интересна здесь для меня та легкость, с которою протекал и закончился процесс, как только я узнал от Цейдлера, что наука уже установила отсутствие Бога. Прямо, можно сказать, гора с плеч! А ведь оно и понятно: весь процесс состоял только в том, что Бог был заменен наукою. Вера в Бога заменилась верою в отсутствие Бога — вот и все. Вот как легко недисциплинированный ум поставить на любые рельсы, особенно, если при этом припугнуть его наукою, с которой он абсолютно незнаком, но которая, по его мнению, заслуживает полного уважения и преданности. Мое безверие с пристрастием к танцующим атомам было детское, такое же, как и предшествовавшая вера. Но, покорившись Цейдлеру в своих воззрениях на сущность мирового процесса, я не согласился с его этическими воззрениями и не сделал из материалистического учения, естественно вытекающих из него, выводов. Я не освободил человека от долга перед Родиной, человечеством и близкими. Любовь к ближним и дальним я считал обязательной в поведении человека, продолжал верить в нравственный прогресс — одним словом, в этике я остался идеалистом, хотя само слово этика в то время еще не было знакомо. Едва ли я тогда употреблял и слово прогресс, но чем хуже «прогресса» слово совершенствование, примененное к явлениям духовной деятельности человека.
Много насмешек над своим идеализмом перенес я от Цейдлера, много раз он раскрывал мне в моих поступках самые эгоистические побуждения, окружающая нас действительность непрерывно давала ему оружие против меня, и все-таки я не сдавался, а иногда даже одерживал маленькие победы над его догматическим эгоизмом. … Через некоторое время, примерно через год, в 6-ом классе, эти споры с Цейдлером у нас прекратились, т. к. я был захвачен в это время народничеством вместе со своим «благоприятелем» Поповым. Но крепкая дружба с Густавом у нас не прерывалась вплоть до моей женитьбы. Густав Цейдлер, как тебе, Мусенька, известно, стал впоследствии очень хорошим доктором по внутренним болезням. Долгое время он оставался холостяком и мне жениться не советовал. «Ванька, дурак, не женись», говаривал он мне. Однако, узнав от меня, что я женюсь на Джесси Парланд, он милостиво мне это разрешил: «Ну, уже если тебе так надо жениться, то на Джесси Андреевне [Парланд] лучше всего», благословил он меня».
После окончания гимназии Карла Мая в 1893 году Густав, по примеру старшего брата Германа, выбрал профессию врача и стал вторым представителем семейства Цейдлеров, связавшим себя клятвой Гиппократа. В том же 1893 году, в возрасте девятнадцати лет, Густав поступил в Императорскую Военно-медицинскую академию, из которой вышел с похвальным листом и званием лекаря в 1899 г. Свою службу начал в должности младшего врача в Санкт-Петербургской Городской Обуховской больнице. Нужно отметить, что в это же время в этом же учреждении в должности младшего ординатора работал и старший брат Густава, Герман Цейдлер. В недалёком будущем (1900–1902 г.г.) братья будут сотрудничать и в амбулаторной лечебнице Общины Св.Евгении. Младший Цейдлер завершает свою карьеру в пределах Российской империи на должности заведующего Фурштадским отделением Обуховской больницы. К этому времени труды терапевта Густава Цейдлера отмечены Орденом Св.Станислава 3 степени (1907) и орденом Св.Анны 3 степени (1910). [5] . В 1919 году, вместе со своим старшим братом Германом, Густав покидает Советскую Россию и работает терапевтом и рентгенологом сначала в Выборге, затем в Гельсингфорсе (Хельсинки). Племянник Густава Цейдлера, Лев Мусселиус, в своих воспоминаниях так характеризует своего дядю: «Густав был прирожденным врачом, спокойным и тонко чувствующим диагностом и специалистом по внутренним органам, который, покинув Петербург, еще долго практиковал в Выборге и Гельсингфорсе вплоть до смерти несколько лет назад… … Старые члены Выборгского яхт-клуба знают множество историй об этих братьях-яхтсменах, Рудольфе, всегда стремившемся использовать любой шанс до конца, и Густаве, неизменно осторожном. То один, то другой оказывался прав, но побеждены неразлучные братья бывали редко, редко и садились на мель. Но в случае неудачи начинались разговоры, способные позабавить свидетелей, и звучали такие словечки, которые, наверное, только в немецком языке можно употребить, не нанеся вреда дружбе».
Земной путь трудолюбивого врача завершается 26 мая 1959 года. В браке Густава с Эмми Паулиной Маргаритой Банг (1882–?) родилась дочь Катарина (1925 г.р.). Сейчас Катерина Густавовна живет в Финляндии.
Жизнь Густава Цейдлера была не столь насыщена событиями и наградами, как у его старшего брата, Германа, но прожил он её достойно и, безусловно, мог бы достигнуть большей успешности, если бы не революционные потрясения начала XX века.
Источники:
1. ЦГИА СПб фонд 62, оп.1, д.289
2. М.Т. Валиев, А.Ф. Клебанов. Русские-прусские Цейдлеры. "История Петербурга" 2011 г.№3 и №4
3. Н.В. Благово. Школа на Васильевском острове: Историческая хроника. СПб, Наука, 2005.
4. И.В. Петрашень и его семья: страницы прошлого: сб. писем и документов/ Сост. Е.М. Ледовская СПб: Изд-во Музея-института семьи Рерихов, 2011
5. РГИА 1349-2-1000 стр. 130 – 132
Фотография и текст воспоминаний И.В. Петрашеня предоставлены Еленой Матвеевной Ледовской, внучкой Ивана Васильевича Петрашеня. Благодарим Елену Матвеевну за постоянную доброжелательную помощь музею и бережное отношение к памяти предков.
Информационную страницу сайта составил М.Т. Валиев