Гамалей Наталья Владимировна

Наталья Владимировна, средняя из сестёр Гамалей, учившихся в нашей школе № 217, родилась 6 (19) августа 1914 г. в селе Судьбицы Тотемского уезда Вологодской губернии на реке Сухоне, где её отец, инженер Владимир Алексеевич Гамалей (1888–1920), в то время реконструировал шлюзы Северо-Двинской части Мариинской водной системы.
Семья Гамалей, по фамильным преданиям вела свой род от украинского гетмана Гамалея.

Мать Натальи, Надежда Несторовна Гамалей (ур. Пузыревская, 1890–1931), была дочерью Нестора Платоновича Пузыревского (1861–1934), видного гидротехника, профессора Института инженеров путей сообщения, который, кстати, окончил и Владимир Алексеевич Гамалей. В свою очередь мать, Надежды Нестеровны, Вера Александровна Пузыревская (ур. Советова, 1869–1898), была дочерью ученого агронома и почвоведа, профессора кафедры сельского хозяйства, декана физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета Александра Васильевича Советова (1826–1901).
Всего в дружной семье Гамалеев росли четыре дочери: Ольга Владимировна Гамалей (12.06.1912 – 1975) – в будущем специалист гидротехник;
Наталья Владимировна Гамалей (06.08.1914 – 17.04.1954) – в будущем специалист по астрофотометрии, кандидат физико-математических наук;
Екатерина Владимировна Гамалей (20.11.1916 – 20.08.1970) – в будущем картограф;
Надежда Владимировна Гамалей (20.05.1920 – 1986) – в будущем врач-терапевт, лейтенант медицинской службы.         Биографии сестёр Надежды опубликованы на соответствующих страничках нашего сайта.
К несчастью, в 1920 г. вскоре после рождения Надежды в Тотьме скоропостижно скончался от чахотки глава семейства Владимир Алексеевич Гамалей. Мать с четырьмя дочками, младшей из которых ещё не исполнилось года, сначала переехала в Череповец, где осиротевшую семью взяли под свою опеку Петрашени. В 1924 г. Гамалеи вернулись в Петроград.
Все сёстры Гамалей учились в нашей школе [1]: Ольга в 1924–1929 гг., Наталья в 1924–1929 гг., Екатерина в 1924–1931 гг., Надежда в середине 1920-х – начале 1930-х годов.

В школу № 217 (бывшую гимназию К.Мая) Наталья поступила 1 сентября 1924 г. – была зачислена в 1В класс, вместе с А.М. Семеновой-Тян-Шаньской и Г.И. Петрашенем [2]. В школу детей привел Михаил Дмитриевич Семенов-Тяншанский (1882–1942), выпускник гимназии К. Мая, и передал директору Вениамину Аполлоновичу Краснову (1888–1941), тоже питомцу «майской» школы.
После окончания седьмого класса Наталья покинула нашу школу, так как к этому времени школа была семилетней.Наталья Владимировна продолжила учёбу в школе № 213 (Васильевский остров, угол Большого пр. и 12 линии). После ее окончания поступила на математико-механический факультет ЛГУ. Закончила кафедру небесной механики. С 1937 г. аспирант Пулковской астрономической обсерватории в отделе астрофотометрии, руководитель профессор А.Н. Дейч.В браке Натальи Владимировны Гамалей с Владимиром Альфредовичем Миллером (1904 – 1975) 15 октября 1939 г. родился сын Юрий (15.10.1939 – 18.7.2012), в будущем известный российский биолог, физиолог растений,  ботаник, доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент Российской академии наук.В марте 1942 г. Наталья Владимировна с сыном Юрием была эвакуирована в город Омск, где проектировала оптические дальномеры для танков. Вернулась в Ленинград в марте 1944 г., после чего продолжила работу в Отделе астрофотометрии Пулковской обсерватории. В 1947 г. защитила диссертацию на соискание степени кандидата физико-математических наук по теме «Угловые скорости вращения двух шаровых галактик». Продолжала работать в должности старшего научного сотрудника отдела вплоть до своей смерти 17 апреля 1954 г.
Наталья Владимировна скончалась в возрасте 39 лет от врожденной сердечной недостаточности, осложненной в годы войны. Похоронена в Некрополе Пулковской обсерватории.
В заключение отметим, что Владимир Алексеевич и Надежда Несторовна Гамалеи были близкими друзьями семьи Петрашеней и семьи Семёновых-Тян-Шанских. Свидетельством этому являются прекрасные строки воспоминаний близкой подруги и одноклассницы Натальи – Анастасии Михайловны Семеновой-Тян-Шанской [2].
Приведём несколько отрывков из книги Анастасии Михайловны (с полным текстом можно ознакомиться здесь) :
« … Все Петрашени любили его (Владимира Алексеевича Гамалея) и его молоденькую красивую жену Надежду Несторовну. Она была румяная, с вьющимися волосами, очень веселая и сразу шла к нам, детям, рассказывая о своих дочках: Оле, Наташе и маленькой Катеньке. По-моему, старшие девочки даже приезжали как-то с родителями в Лентовское и играли с нами в саду.… Он (Владимир Алексеевич Гамалей) умер от чахотки в 1920 году, а дочь его Наташа Гамалей стала моей школьной подругой, а все остальные «Гамалешки» — друзьями на всю жизнь.… Инженер Гамалей в 1917 году жил в Судбицах, в верховьях реки Шексны, где был, видимо, первый и самый большой шлюз на этой реке. А Петрашени жили не в самом Череповце, а в 2–3 км от него вниз по течению Шексны, в имении самого богатого гражданина Череповца — В. И. Милютина.… Видимо, летом 1917 года Гамалеи приезжали в Лентовское еще один раз и привозили своих старших дочек — Олю и Наташу. Помню, мы в саду показываем девочкам цветы на клумбах, я и Андрюша. Девочки в белых платьях и темных жакетах, в больших белых пикейный шляпах, в черных чулках и сапожках на пуговках. Я смотрю на эти сапожки и завидую пуговкам, у меня скороходовские ботинки на шнурках и я думаю, что пуговки, наверно, легче застегивать, чем шнуровать ботинки. Девочки стесняются, мы тоже смотрим исподлобья, и о чем мы говорили, как играли, не помню. Так в 1917 году я впервые увидела Наташу.… И вот у них появилась однажды Надежда Нестеровна — такая же милая, улыбающаяся, в черной жакетке и белой блузке, и к ней, как цыплятки, жались четыре маленьких девочки с косичками. Точно я не помню, в каком году они приехали, вероятно, всё же в 1921, так как Надюша уже бегала, а родилась она в 1920. Оле было лет девять, Наташе семь, Кате пять. С ними приехала бабушка — Ольга Александровна, мать Владимира Алексеевича, высокая, довольно полная, с черными волосами и густыми черными бровями украинка. Папа говорил, что Гамалеи происходят от гетмана Гамалея, о котором писал Пушкин в «Полтаве»: «. . . Когда с Забелой, с Гамалеем И с ним. . . и с этим Кочубеем Он в бранном пламени скакал».… В 1920 году у них случилось страшное несчастье — умер от скоротечной чахотки Владимир Алексеевич. Надежда Нестеровна осталась одна с четырьмя девочками, самая младшая Надюшка родилась или незадолго до кончины отца, или уже после его смерти. Точно не знаю. Петрашени и папа с тетей Алей считали, что Надежда Нестеровна должна во что бы то ни стало перебраться в Череповец. Когда началась навигация летом 1921 года или ранней осенью, дядя Ваня (Иван Васильевич Петрашень) сам вместе со старшим сыном Васей поехал по водному пути в Тотьму за Гамалеями. А в Череповце тетя Джесси и тетя Аля нашли им подходящую квартиру: две комнаты в первом этаже во флигеле в глубине двора на бывшей Сергиевской улице против Соляного сада, в двух с половиной кварталах от нас, недалеко также и от Петрашеней.…. У Гамалешек, как стали называть девочек у нас дома, бабушка была строгая, деловая, она вела всё хозяйство, воспитывала и обшивала их. Надежде Несторовне надо было работать. Дядя Ваня устроил её у себя в Управлении своим делопроизводителем, как тогда говорили, т. е. попросту секретаршей. Она сидела у его кабинета, вела всю переписку и все дела, печатала на машинке. А по вечерам работала сверхурочно, еще что-то печатала. Точно я не помню, где — в учреждении или дома? Наверное, дома, так как папа давал ей печатать все свои стихи и пьесы, над которыми он работал по вечерам. Надежде Несторовне было очень трудно, ей был всего 31 год, когда она овдовела, и до этого она никогда не работала. Это просто не было принято. А после смерти Владимира Алексеевича у неё ничего не было. По-моему, даже пенсию осиротевшим детям тогда не давали. Точно не знаю. А если и давали, то ничтожную.…. Несмотря на все трудности, Надежда Несторовна всегда была веселая, бодрая, по-прежнему весело смеялась, и все, в том числе, и мы дети очень любили её.… И папа (Михаил Дмитриевич Семёнов-Тян-Шанский) и Надежда Несторовна остались на всю жизнь друзьями. Каждое воскресенье папа обязательно ходил с нами троими — Кириллом, Верой и мной — гулять за город — смотреть, как идет лед по реке, как течет на полях вода и растут овраги, как пробивается первая трава и зеленеют кусты ивы и деревья. Теперь, когда приехали Гамалеи, мы обязательно заходили за ними и обычно двое из них, Оля и Наташа, шли гулять с нами. А потом обедали у нас. Катенька чаще всего оставалась с Надюшкой. Та была очень маленькая еще, и бабушке одной с ней и с хозяйством было трудно. Но когда дома утром была Надежда Несторовна, то с нами шли гулять все три Гамалешки, двое старших и Катя.…. Их дом (Гамалеев) стоял в глубине двора, где росли деревья, была одна небольшая грядка с луком и где девочки играли и бегали целый день. Комнаты — одна большая, другая маленькая — были темные из-за тени деревьев и, наверное, сырые. В большой комнате стоял обеденный стол и за шкафом вдоль стен четыре детские кроватки и большая кровать бабушки. Надежда Несторовна жила в маленькой комнате, где стояла пишущая машинка, на которой она печатала по вечерам, а перед окном в большой комнате — бабушкина швейная машина. Игрушек у девочек Гамалей было очень мало по сравнению с нами. Но и у нас их было немного. Куклы были тряпичные, их шила тетя Аля, и я берегла очень последнюю сшитую еще мамой куклу. Мячики были из тряпок тоже. Они не прыгали и не отскакивали от стенок, их можно было только бросать вверх. Один-единственный годный арабский мячик был у Егора. Мы все играли в гвоздик или ножичек, бросая его в землю, или чертили на земле «дом» и прыгали на одной ноге, толкая ногой«битку». Конечно, все с ранней весны до осени ходили босиком, так как обуви просто не было. И всегда у кого-нибудь был завязан на ноге разбитый палец. Играли в прятки, в «палочку-выручалочку», в казаки-разбойники. Играли на дворах и особенно на большом дворе Гамалеев.… Егор (Георгий Иванович Петрашень (05.08.1914 – 17.09.2004) – выпускник 1929 г.) очень дружил с Гамалешками, в основном с Наташей, они были ровесники и родились к тому же в один день. И рождения их поэтому справлялись вместе. Обычно у Петрашеней. Начиная с 1922 года, в эпоху НЭПа, жить стало легче и на все наши рождения обязательно пекли крендель или пирог. Собирались все дети: Петрашени, Семеновы, Гамалеи и Благовещенские, дети еще одной маминой сестры, тоже приехавшей осенью 1918 года в Череповец. Компания была большая и веселая. Когда праздник был у Гамалеев, самым интересным было не угощение, которым интересовались все дети, не игры на большом дворе, а заводной заяц. Его бабушка позволяла Наташе доставать только по праздникам. Белый мохнатенький заяц (довольно крупный) сидел в большом зеленом кочне капусты, и его не было видно. Кочан лежал в специальной коробке, из которой его осторожно доставали и ставили на стол. Потом Наташа брала ключик и заводила кочан, и из него поднимался до половины зайчик, грыз морковку и медленно вращался — танцевал внутри кочна, из которого играла при этом музыка. Все дети стояли вокруг стола завороженные. Малыши — Катя, Надя, Вера, Дези Благовещенская и Таня-Ваня — прижимались носами к столу, а мы большие — Егор, я, Майя и Елка Благовещенский — стояли позади. Наташе разрешалось не больше трех раз заводить зайчика, после чего он уже не выскакивал из кочна, а сам кочан убирали в коробку и ставили в шкаф до следующего дня рождения. Иногда летом взрослые — тетя Джесси, тетя Аля и папа, устраивали для нас пикник. Все дети, даже Ася, иногда Муся, наш Кирилл и мы все, включая Гамалешек, вместе с козами, которых вел на веревке Кирилл, и с собакой Тарзаном шли за город через реку Ягорбу (приток Шексны), за хлебные лабазы, через железнодорожную ветку и частично по ней, по шпалам, на «яму» — большой песчаный карьер в 3-4 верстах от города вверх по Шексне. Взрослые несли корзинки с едой и питьем, с «поносами», как говорила Таня. Маленьких — Таню, Ваню, Надюшу — вели за руки. Даже Верочка цеплялась за тети Алину руку. На «яме» корзинки с едой ставились под кусты, взрослые тоже устраивались в тенечке с книгами или шитьем. С детей снимали платья и все мы оставались в одних штанишках и лифчиках (трусов и маек еще не изобрели), и мы мчались вниз по песчаному откосу в огромную «яму», где лазали, играли в песок, строили замки, крепости. Потом разбивали их, катались в песке. А затем с удовольствием ели всё, что было взято с собой, и пили воду, или чай, или молоко. Козы наши паслись рядом, а Тарзан или лежал около папы и тети Али, или играл и бегал внизу с нами. Перед уходом собирали цветы, а я с Кириллом должны были наломать веток ивы и ольхи на ночной корм козам. Иногда в этих пикниках принимала участие и Надежда Несторовна. Но редко, она не любила далеко и много ходить. Зимой мы начали учиться. Егор, Наташа, Майка и я начали ходить в детский сад. Не такой, как теперь, не государственный (их, по-моему, в 21-м году еще не было). А какая-то дама Дарья Акинфовна обучала у себя дома человек 10–12 детей читать и писать по букварю, по-моему, еще старому, и писать по линейкам палочки, буквы и отдельные слова. Кроме того, мы клеили из белой бумаги коробочки и плели бумажные коврики. Уроки продолжались до часу или двух. Жила она на той же улице, что и Гамалеи, ближе к нам, и ходили к ней мы все самостоятельно. Вместе с нами в этой же группе учился Женька Ляпин, сын преподавателя математики в педучилище, будущий профессор математики в Пед. институте им. Герцена. Точно не помню, в зиму 1921–1922 или 1922–1923 гг. мы учились у этой дамы и до конца ли зимы? Какое-то время мы вчетвером занимались и у учительницы на квартире у Петрашеней. С ней мы уже много читали, писали диктовки и учили таблицу умножения. Даже по географии она нам что-то рассказывала. Зимой 1923–1924 годов мы пошли все вчетвером в школу первой ступени в Б класс. Школа делилась тогда на две ступени. И в Череповце школы эти помещались в разных зданиях и управлялись раздельно не директором, а заведующими. В I-йступени было пять классов. Кончавшим I-ю ступень совсем не обязательно было идти учиться дальше, но работать было обязательно. Во II-й ступени было 4 класса, после её окончания можно было идти в ВУЗ. В 1923 году Вася и Муся Петрашень закончили педучилище и уехали учиться в Петроград: Вася выдержал экзамен в Институт инженеров водного транспорта, а Муся в Университет. (Кажется, тогда еще были вступительные экзамены. А может быть и нет?) Ася и Кирилл учились дома — к ним приходили учителя. Оля Гамалей 1922-йи 1923-й годы жила в Петрограде у дедушки Пузыревского и училась вместе с Ниной. Мы пошли в школу I ступени сперва в В класс. Но через несколько дней Егора, Наташу и Майку перевели в Б класс, пониже. Я оставалась в В классе с неделю, а потом тоже съехала в Б класс, так как не умела делить углом, а только двумя точками. В Б классе было много народа и длинные парты, за которыми сидело тесно-тесно по 5 человек. Мы все сидели в ряд: Егор, я, Наташа, Майка и какой-то мальчик Юрка, который очень толкался. Писали чернилами лиловыми и бутылочки с ними носили с собой из дому. Отчего варежки и пальто были в чернильных пятнах. Учительница была строгая, но хорошая — мы её в общем любили. Обучение шло комплексным методом — на всех уроках изучали какой-нибудь один предмет. Этот метод хорошо описан В. Кавериным в «Двух капитанах», где Саня Григорьев в школе изучал на всех уроках утку. Мы в книжке читали рассказы о кошке и котятах, на письме — писали про кошку, склоняли её во всех падежах, на арифметике считали, сколько у кошки ног и ушей. Правда, к концу года стали решать задачи про двух купцов, у которых были штуки черного и синего сукна (учебники-то все были дореволюционные). На природоведении смотрели, как набухают почки у сирени, поставленной в банку с водой, вели наблюдения за таянием снега, докладывали, у кого и когда родились дома котята, козлята, телята. Это были очень интересные уроки. Ходили в школу с удовольствием. Весной и осенью на дворе играли в пятнашки. А зимой по дороге в школу и обратно катили ногой в валенке замерзший кусочек конского навоза круглой формы. Катили, около школы прятали в сугроб и обратно катили домой и тоже прятали во дворе. Смысл игры был в том, чтобы такой замерзший комок жил как можно дольше. Наташа и Майка жили от школы близко, Егор дальше, а я дальше всех. И часто мне навстречу выходил Кирилл и очень ругал меня за такую игру с конским навозом. Каникулы были и на Рождество, и на Пасху. Зимой у всех бывали елки и мы все ходили всем гамузом друг к другу в гости. Елка была у Петрашеней, у нас, у Гамалеев, у Благовещенских, в Управлении у дяди Вани, в папином Губстатбюро. В бывшей женской гимназии, в школе II ступени, где тетя Аля преподавала рисование, была не только елка, но и спектакли. Их, особенно, на пасхальные каникулы, устраивала тетя Аля. И всегда мы все ходили на них со своими скамеечками и стульчиками, на которых перед первым рядом сидели: Вера, Катя, Таня-Ваня, Дезька Благовещенская и Надюшка. Но самое главное на рождественских каникулах были: санки и лыжи. Днем нас отпускали кататься с крутой Соборной горы на санках. Или я, Егор, Ася и Наташа ходили на лыжах по Соляному саду, против Гамалеев.… Здание было прекрасное, в четыре этажа. На улицу выходили классы, и на каждом этаже был большой рекреационный зал. На верхнем и нижнем этажах окна классов были полукруглые. Над парадной дверью, выходящей на 14-ю линию, красовалась эмблема школы — барельеф майского жука на дубовом листе. Выше четвертого этажа была большая надпись: «217 единая трудовая школа». Широкая парадная лестница вела из вестибюля наверх. В боковом флигеле, выходящем на двор, размещались лаборатории, то есть кабинеты. На втором этаже находился кабинет физики. Он состоял, так же как и кабинет химии на четвертом этаже, из трех больших помещений: во-первых, аудитория с амфитеатром, доской и большим столом, на котором можно было демонстрировать опыты. Здесь же стоял проектор (волшебный фонарь, как его тогда называли). На больших окнах были фрамуги и черные шторы. Во втором помещении и у физиков, и у химиков была лаборатория для практических занятий. У химиков — с газовыми горелками, вытяжными шкафами и т. д. (как в настоящих лабораториях). Третья комната одновременно была преподавательской и хранилищем приборов, реактивов, посуды и т. д. Там занимался преподаватель, и входить туда имел право только дежурный. На третьем этаже через всю длину флигеля шел длинный коридор, упирающийся в последнюю, третью лестницу. Вдоль коридора располагались классы — рисования с подвижными пюпитрами, расположенными полукругом по амфитеатру, класс пения и музыки с роялем и большая столярная мастерская. Вниз по задней лестнице спускались в «равелин» — так назывались еще два класса на втором этаже, в которых занимались малыши: два класса А, «А грамотный», в котором учились Вера и Катя Гамалей, и «А неграмотный». В «А грамотном» классе ученики умели уже читать и писать, в «А неграмотном» — начинали только учить буквы и писать палочки. А еще ниже, на первом этаже находился вход в гимнастический зал с двумя раздевалками и комнатой преподавателя, а также туалетами. Вверх по лестнице на 4-м этаже позади химического кабинета был кабинет естествознания, тоже из двух больших помещений. В первом — аудитория с амфитеатром, во втором — препараторская. По стенкам в первой аудитории размещались чучела животных и птиц, банки с пресмыкающимися и т. д. Это был своего рода музей, зоологический и анатомический. Среди чучел животных выделялась прекрасно сделанная рысь, сидящая на большой ветке дерева — подарок гимназии К. Мая от нашего дедушки — отца мамы и тети Али А. А. Парланда, страстного охотника. Он же подарил школе еще чучела пестрого и черного дятлов, голову лисицы и еще что-то. Мы с Егором всегда смотрели на всё это с особым чувством. А еще выше над кабинетом естествознания была на 5-м этаже мансарда с большой стеклянной высокой крышей, где размещался «живой уголок». Там были аквариумы с рыбами, террариумы, где жили тритоны, лягушки, ящерицы, несколько клеток с птицами — щеглы, чижики — и масса комнатных растений. Все эти кабинеты запирались на французский замок, ученики ходили в них с преподавателем на специальные уроки. Классы же размещались, как я уже говорила, в основном здании, окнами на 14-ю линию, т. е. на солнечную сторону. На верхнем 4-м этаже находились младшие классы I ступени — 2-й, 3-й и 4-йклассы (Б, В и Г, как они тогда назывались), каждый по две параллели. Во время перемен в зале 4-го этажа стоял невыразимый шум, так как мальчишки бегали, носились, догоняли друг друга. Девочки ходили парами, лавируя между бегающими мальчишками, или — самые робкие (в том числе и я) — жались к стенам. Пятые классы I ступени — два класса «Д» — помещались на втором этаже, более темном. Здесь же находились младшие классы II ступени: 1-й (по современному, 6-й) и 2-й (значит, 7-й) классы. В зале этого этажа на переменах было спокойнее и тише — все ученики спокойно ходили по залу. На третьем этаже помещались старшие классы II ступени: 3-й (теперь 8-й) и 4-й (9-й). В зале этого этажа была сцена (эстрада с занавесом). Здесь проходили все собрания, спектакли и другие мероприятия. Поэтому здесь стояли скамейки. На всех этажах лестницы упирались в площадки, замыкающие с двух концов залы, и по два класса выходили на них, а четыре класса были в залы. Двери всюду были стеклянные, поэтому дежурным преподавателям было хорошо видно, как ведет себя класс после звонка, но еще до прихода преподавателя. Туалеты помещались на каждом этаже на задней площадке недалеко от выхода на вторую лестницу».
Благодарим чл. кор. РАН Юрия Владимировича Гамалея [3], сына Натальи Владимировны Гамалей, за бесценную помощь в подготовке биографической странички