Григорий Емельянович Калин родился 14 сентября 1869 года в Санкт-Петербурге в православной семье «безземельного крестьянина, Емельяна Дмитриева Калина и законной жены его Елены Ивановой». Восприемниками при крещении были записаны – кронштатдский мещанин Валериан Малкин и шлиссельбургского мещанина жена Ольга Федоровна Клепикова. Отец Александра был уроженцем Тамбовской губернии, Моршанского уезда, села Покровского [1].
В приготовительный класс школы К.Мая Григорий поступил в возрасте семи лет в 1876 году. Через три года к нему присоединился его младший брат Александр (1872 – 1938) [2]. Позднее, в 1884 году, к двум старшим братьям присоединился Михаил (?-?). Все три брата окончили полный курс гимназического отделения школы. Еще раз можно подчеркнуть демократические традиции школы К.Мая, где в одном классе учились дети князей, баронов, купцов, генералов и безземельных крестьян. Семья Калиных проживала в непосредственной близости от школы на Большом проспекте Васильевского Острова в доме 35, где отец Григория служил швейцаром. В соседнем доме – с 1890-х гг. по 1915 г. – жил выдающийся петербургский зодчий, педагог и общественный деятель А. К. Бруни (1825 – 1915), сыновья которого также учились «у Мая». Впрочем, скромное положение семьи Калиных разительно переменилось после выигрыша крупной суммы в лотерею. Из привратника отец семейства превратился в хозяина дома на Большом проспекте. Однако, но случившаяся удача не пошла на пользу семейству – супруги предались бесконечному разгулу и вскоре погибли в огне «белой горячки». Отец умер 7 декабря 1887 года, мать 21 февраля 1889 г.
Григорий Калин первым из братьев окончил гимназию К.Мая в 1890 году Александр получил аттестат в 1891 году. Выпуски школы 1890 и 1891 года смело можно отнести к числу блестящих. В одно время с Григорием и Александром в школе К.Мая учились будущий товарищ министра внутренних дел Николай Вячеславович Плеве (1872 – ?), будущий член-корреспондент РАН, известный гистолог и эмбриолог Максимов Александр Александрович (1874 – 1928), будущий тайный советник, сенатор Лодыженский Воин-Иван Николаевич (1872 – 1931), будущий энтомолог, д.б.н. Римский-Корсаков Михаил Николаевич (1873 – 1951), члены известной семьи Парландов, Генрих Парланд, и Гримов, Макс Давыдович Гримм, будущие организаторы знаменитого общества «Мир Искусства» Бенуа Александр Николаевич (1870 – 1960), Вальтер Федорович Нувель (1871 – 1949), Дмитрий Владимирович Философов (1872 – 1940), будущий горный инженер Рудольф Цейдлер (1872 – 1965), будущий математик, член-корреспондент АН СССР Гюнтер Николай Максимович (1871 – 1941) и другие [3].
Вот какую характеристику Грише Калину даёт его одноклассник Александр Бенуа [4]:
«Гриша Калин представлял собой другую категорию типично-российских людей. По своему происхождению он был чистокровный пролетарий. Его отец служил швейцаром в доме, стоявшем на углу 10-ой линии и Большого проспекта Васильевского острова – следовательно, в самом близком соседстве с нашей гимназией.
И ютился этот привратник с женой и детьми в тесной, душной и темной швейцарской. Но вот колесо фортуны сделало оборот и получилась полная, совершенно театральная метаморфоза. Швейцар Емельян выигрывает в лотерею сто тысяч рублей (что, пожалуй, равняется сотне миллионов нынешних франков) и сразу из "холопа" превращается в "барина". Однако, ни сам Емельян, ни его жена не оказались на высоте положения. На радостях оба супруга предались столь беспутной жизни, что уже через три-четыре года их обоих не стало – оба скончались от белой горячки. К счастью, свалившееся на них богатство не было еще к этому моменту целиком растрачено и пропито. Оставался, купленный на сумму, отложенную по совету одного доброго человека – дом, тот самый дом, в котором Калин швейцарствовал, и благодаря доходу, получаемому с этого дома опекун, назначенный над сиротами, смог дать им приличное воспитание и вывести их в люди. Я подружился со старшим из этих сыновей Емельяна Калина, с другими же только встречался в их общей квартире. Впрочем, одного брата Гриши Александра я застал здесь в Париже в 1930-х годах – он служил чем-то вроде привратника при "Архивах по истории танца".
Если я привожу всю эту генеалогическую справку, то не потому, что считал будто какая-либо печать такого "низкого" происхождения лежала на Грише Калине, а скорее для того, чтобы констатировать как раз обратное. Ничего ни в наружности, ни в манерах, ни в мышлении не выдавали того, что Гриша принадлежит к разряду "выскочек из низов". С виду это был благообразный, хорошо сложенный юноша с длинным тонким носом, сообщавшим ему (также, как H. H. Томасову) некоторое сходство с Гоголем, с близорукими щурящимися глазами, красиво нарисованным ртом под едва пробивавшимися усиками. В противоположность манере держаться Скалона, Калин отличался свободой движений и даже некоторой грацией. Таким, несомненно, его уже создала природа, но кроме того он поддерживал и развивал гибкость тела своей страстью к гимнастическим упражнениям, дошедшей у него до того, что он одно время возмечтал посвятить себя карьере акробата. В виду этого Гриша построил в садике своего дома целое сооружение, отвечавшее техническим требованиям акробатического искусства и тут можно было видеть в теплые светлые вечера Гришу в цирковом наряде, в трико с поясом, украшенным блестками, вертящимся, взлетающим, прыгающем, пользуясь трапециями, барами, кобылкой и т. п. Как раз через улицу (через Большой проспект) находилось воспитательное заведение Патриотического института, ученицы которого, сидя по окнам, с большим интересом глядели на упражнения этого полуголого юноши, и в свою очередь эта публика подстрекала нашего гимнаста не щадить себя. Принимали участие в этих спектаклях и два младших брата Гриши, тоже в розовых трико и в коротких расшитых блестками трусиках. Но вот надзирательницы Института, наконец, догадались, почему девицам так полюбилось сидеть у открытых окон, и это им было запрещено.
Разумеется, не эта страсть Гриши Калина к акробатике послужила основой к нашему сближению; напротив, мы относились к ней неодобрительно, смеялись над ним и чуть даже презирали нашего приятеля за такое неумное препровождение времени. Нравилось же нам в Калине то, что он отличался редким остроумием, что он отлично и самостоятельно изучил великое множество литературных произведений как русских, так и в переводе, иностранных. У него была исключительная память и он знал бесконечную массу стихов наизусть.
Увлекаясь тем или другим произведением литературы, он любил знакомиться и с биографиями их авторов. Влекло Калина к более углубленному знакомству с литературой и личные творческие побуждения. Он обладал несомненным даром излагать свои мысли и серьезно готовился стать писателем. Его юношеские произведения (почти всегда в прозе) очаровывали нас своим своеобразным стилем и сверканием тонкого юмора. Я пророчил Грише блестящее будущее и твердо верил, что когда-нибудь мне будет лестно вспомнить про свою дружбу с таким замечательным человеком. Но таким пророчествам моим не суждено было сбыться.
Еще студентом третьего курса юридического факультета Калин женился на миловидной, но пустенькой барышне и с этого момента он буквально погряз в мелко-мещанском быту. Когда я встречался с ним впоследствии, он каждый раз "каялся" и уверял, что заботы о семье не дают ему ни минуты времени для какого-либо творчества, а над своими юношескими опытами он посмеивался, как над ребяческой блажью. В последний раз я застал Гришу в здании бывшей Городской думы (в том самом здании, которое когда-то было местом службы моего отца). Это было уже при большевиках. Он занимал какой-то начальнический пост по снабжению населения "пищевыми продуктами" – не то картофелем, не то капустой, и мне пришлось прибегнуть к его покровительству, чтобы ускорить получение чего-то, что выдавалось по карточкам.
Калин с величайшей готовностью помог мне тогда пройти через ряд бюрократических инстанций и я проводил его затем до его квартиры (где-то в Коломне), болтая с той же милой и причудливой непринужденностью, с какой мы болтали когда-то у "Мая" или во время наших собраний у меня. Я очень в свое время ценил дружбу с Калиным, но мне помнится, что он был довольно равнодушен к художеству и едва ли мои рефераты в нашем Обществе самообразования о Дюрере, Гольбейне, Кранахе и французских художниках времен Наполеона, которые Гриша выслушивал с примерным вниманием, могли его побудить взглянуть несколько внимательней на то, чем я и другие мои друзья интересовались больше всего».
Сын купца, Григорий Емельянович Калин, «при отличном поведении и весьма похвальном прилежании и любознательности по всем предметам, особенно к литературе, русскому и греческим языкам и обнаружил нижеследующие познания: Закон Божий – 5, русский язык – 5, логика – 5, греческий язык – 4, латинский язык – 3, математика – 3, физика и математическая география – 4, история – 5, география – 5, немецкий язык – 4». Средний балл – 4,3 – лучший результат среди трёх братьев Калиных, окончивших гимназию К. Мая.
В том же 1890 году Григорий подал документы на юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета, который благополучно окончил в марте 1894 года. Тот же путь обучения прошёл и его младший брат Александр, который окончил юридический факультет в 1895 году.
О дальнейшей судьбе Григория нам ничего не известно. Со слов А.Н. Бенуа, Григорий остался в Советской России. Его младший брат, Александр Емельянович Калин, службу проходил по Министерству Юстиции, перед событиями 1917 года состоял юрисконсультом сената в Гельсинфорсе (совр. Хельсинки, Финляндия). В эмиграции проживал во Франции и умер 19 февраля 1938 года в Париже [5].
Источники:
1. ЦГИА СПб ф.14, оп.3, д.27785
2. ЦГИА СПб ф.14, оп.3, д.28617
3. Благово Н. В. Школа на Васильевском острове. Ч. 1. СПб., Наука, 2005.
4. Бенуа А. Н. Мои воспоминания. Т.1. М., Наука, 1980
5. Последние новости. – Париж, 1938, 22 февр, №6172
Информационную страницу сайта подготовил М.Т. Валиев