Лялин Пётр Владимирович

Пётр Владимирович Лялин родился 29 августа (11 сентября по новому стилю) 1910 г. в Каунасе в дворянской семье потомственных военных. Его дед был участником войны за освобождение Болгарии 1877–1878 гг. Отец Петра, полковник царской армии Владимир Петрович Лялин (15.11.1870 – ?), командовал саперными войсками, был инженером по образованию. Мать – Ольга Алиса Тони Оскаровна (урожд. Серк, 23.02.1877, Петербург – 14.11.1959, Ленинград) – принадлежала большой и дружной семье Серк – выходцев из Норвегии [4].

Кроме Петра в семье Лялиных росли – Вера (в замуж. Соловьева, 1902–1993), Ольга (в замуж. Петрова, 1906–1982) .

Безусловно, большое влияние на формирование характера Петра оказала семья матери. Отец Ольги Оскаровны, Оскар Якоб Конрад Серк  (29.10.1847 – 22.02.1897), и три его брата были выпускниками школы Карла Мая. В 1875 году в возрасте 28 лет Оскар Серк женился на дочери норвежского консула и коммерсанта в Кронштадте Ольге Ульрикке Смит (1857 – 1941). Со временем Оскар стал выполнять функции прокуриста в Санкт-Петербургском филиале фирмы своего тестя, где работал до самой своей смерти. Оскар Якоб Конрад Серк обладал отличными способностями, проявлявшимися в многосторонних интересах. Он свободно владел шестью языками и являлся председателем общества любителей волапюка в Санкт-Петербурге. (Примеч.: Волапюк – международный искусственный язык, созданным в 1879 г. немецким священником Иоганном Мартином Шлейером). Черты характера у членов семьи были очень схожи: открытость, прямота, чувство долга и праведность, а также неприхотливость и личная скромность. В семье Оскара, кроме Ольги, было ещё девять детей. Ольга получила прекрасное воспитание, обладала твердым характером и большим чувством собственного достоинства. Невозможно представить, чтобы она когда-нибудь позволила себе повысить голос.

Ольга окончила гимназию и какое-то время работала учительницей в подготовительной школе незамужних девиц Паулы Мюгге.

Родители дали Ольге блестящее образование. Кроме русского она в совершенстве владела немецким, французским и норвежским языками. В преклонном возрасте она зарабатывала переводами, занималась с аспирантами университета. Переводила сложные тексты с немецкого и французского практически не пользуясь словарем.

7 января 1900 года Ольга обручилась с офицером сапёрного батальона Владимиром Лялиным, ставшим впоследствии полковником. До 1914 года супруги Лялины жили в Ковно, где был размещён батальон В.П. Лялина. Позднее переехали в Санкт-Петербург.

Ольга Оскаровна Лялина первая из семьи Серков приняла православие.

Из девяти детей Оскара Серка она одна после революции осталась в России. После революции Ольга Оскаровна работала воспитателем в детском доме и, одновременно, преподавала немецкий и русский языки. Ей пришлось вынести на своих плечах все лихолетия и гонения, включая 2-х недельную отсидку в ЧК на Гороховой. Для прокормления семьи Ольга занималась всяческим посредничеством между «бывшими» и «новыми». Одна из «бывших» оказалась причастной к какому-то белогвардейскому заговору. И когда в ее записной книжке был обнаружен телефон Ольги Оскаровны, это не осталось незамеченным органами. Через 2 недели ее отпустили, посоветовав быть разборчивее в знакомствах.

В семье Владимира и Ольги Лялиных было трое детей: Вера, Ольга и Петр. В 1901 – 1914 годах семья жила по месту службы мужа в городе Ковно (ныне Каунас, Литва), с 1915 по по 1934 год – в Ленинграде, в доме на на углу набережной Невы и 13 линии Васильевского острова. После 1935 года начались бесконечные мытарства Ольги Оскаровны по ссылкам и детям, разбросанным по стране. У нее не стало своего дома. Она переезжала с места на место с двумя чемоданами. Пенсии не имела, т. к. никогда официально не работала. Часто жила без прописки, пока на нее не начинали коситься ближайшие власти – тогда опять пускалась в дорогу. Постоянно находилась в переписке со своими зарубежными родственниками, что было в те времена почти криминалом.

В 1935 году, как «бывшая» и в связи с репрессиями по делу об убийстве Кирова была вместе с мужем выслана в Казахстан в г. Челкар на берегу Аральского моря. Через 5 лет они переехали в Павловск на Дон, а с начала войны – в Окуловку к родственникам дочери Ольги.

Петр Лялин был тогда женат вторым браком на российской немке Краубнер Елизавете Филипповне, которая тоже была «высланная». Их новорожденную дочь Наталью Ольга Оскаровна катала в колясочке по проспекту Жданова. В Мончегорске она также давала частные уроки немецкого и французского.

Вернуться в Ленинград ей разрешили только после смерти Сталина в 1953 году. Последние годы своей жизни она чаще жила с дочерью Ольгой на пр. Майорова, иногда у старшей дочери Веры на пр. Максима Горького (ныне Кронверкском) д. 23, кв. 30.

Скончалась Ольга Оскаровна 14 ноября 1959 года, похоронена в глубине 9-го участка Серафимовского кладбища Санкт-Петербурга.

Вернемся к рассказу о судьбе главного героя нашего биографического очерка – Петру Владимировичу Лялину.

В 1917 г. семья проживала в Петрограде по адресу В.О. 15 линия, дом 22 – практически, напротив бывшей школы К.Мая. Напомним, что в этой знаменитой школе учились все братья матери. Не удивительно, что в 1920 г. Петр тоже поступил в нашу школу и и окончил полный курс средней школы в 1926 г.

Из-за социального положения «из бывших дворян» Петр не мог поступить в институт и устроиться на работу. Начал свой трудовой путь подсобным рабочим в геологической экспедиции. После экспедиции стал младшим научно-техническим сотрудником Геолкома, затем попытался поступить в Горный институт. Но в число поступивших он не попал, был расстроен и дома обронил: «Хоть вычеркивай эту строчку в анкете!». «Ничего вычеркивать не надо, – сказал ему отец, – стыдится тебе нечего, не всю жизнь по анкете будут судить, приобщайся к делу, иди и работай». Так Пётр Владимирович и поступил. В 1930 г. мечта об учебе была уже близка к осуществлению. Он окончил к тому времени курсы коллекторов и был назван в числе ударников. При Горном институте были организованы двухлетние курсы подготовки геологов. В его библиотеке появились учебники геологии, петрографии. Петр учился с большим желанием и работал в Геолкоме. Но дворянское происхождение и тут сыграло свою роль. К нему проявил «интерес» сотрудник спецотдела, любивший говорить, что он выведет на чистую воду всех бывших. Вскоре П.В. Лялину объявили: уволен из Геолкома. На вопрос почему, кратко ответили: по мотивам социального происхождения. П.В. Лялин написал в трест «Апатит» письмо с просьбой предоставить ему работу на Севере. Созданная в то время в Хибиногорске контора «Новпромапатит» крайне нуждалась в знающих людях. Первое назначение П.В. Лялина было проверочным – возглавить небольшую изыскательную партию по диатомиту в Монче-губе. И вот 18 июня 1933 г. П.В. Лялин на катере «Тундра» направился к месту назначения. Детальные изыскания в Монче-тундре не подтвердили прогноза по качеству диатомита, но П.В. Лялин нашел более интересное дело. Связано оно было уже с медно-никелевыми месторождениями Монче-тундры. В октябре 1933 г. П.В. Лялин получил назначение на геологоразведочные работы по никелю.

Пётр Владимирович был назначен в геологическую партию «Новпромапатита». В то время перед геологами стояла задача вести работы не сезонно, а круглогодично. Эта ответственная задача была не каждому по плечу. Начальница партии постаралась поскорее передать все дела П.В. Лялину и уехала в Хибиногорск. Так совершенно неожиданно для себя он стал ответственным за все буровые работы. А предстояло сделать очень много: прежде всего, определить на месте точки бурения скважин. С этой задачей, исходив многие километры, молодой специалист справился. Теперь предстояло строительство буровых вышек и завоз оборудования. В зимний период в безлюдной тундре это было крайне трудно. Не хватало транспорта, но все же до Нового года бурение началось. Вскоре прибыл новый начальник партии и поручил П.В. Лялину бурение на Нюде и Сопче.

Летом 1934 г. приехал и поселился на Нюде В.К. Котульский. Для П.В. Лялина началась плодотворная практическая школа геологии. Но первые керны не радовали, в них не было ожидаемого богатого содержания никеля. Поэтому, потребовалось провести повторное бурение. Новые цифры дали событиям ускорение. Если в 1933 г. запасы оценили в три тысячи тонн, то летом 1934 г. названа была цифра 40 тысяч. Увеличение прироста в 13 раз. Поэтому в Монче-тундре было создано управление «Монченикельстрой».

П.В. Лялин продолжал работать прорабом. Его ценили за умение работать с документами, инициативу и трудолюбие. Старшим геологом был Н.С. Зонтов. Работа с ним для П.В. Лялина была очень полезна, под его руководством он производил вынос буровых точек с карты на местность. В 1937 г. было открыто богатейшее месторождение Ниттис. П.В. Лялин был назначен рудничным геологом. Тут его и прозвали «подземным штурманом». Он ежедневно бывал в забоях, наблюдал за работой, беседовал и советовался с людьми, потому знал рудник досконально. При отработке месторождений за рудной жилой нужно постоянно следить, чтобы правильно задавать маршруты горнякам. Это подлинно «штурманская» работа, с которой молодой геолог блестяще справлялся. Поэтому, когда В.И. Ездрова уезжала в Ленинград, то рекомендовала на должность старшего геолога П.В. Лялина.

Итоговой проверкой на профессионализм стал доклад о геологии рудника. До этого научных докладов ему делать не приходилось, да и аудитории он побаивался. Ведь диплома у него не было, а слушатели – знающие специалисты. Но В.К. Котульский строго сказал: «Доклад будете делать вы. Как старший геолог рудника вы обязаны знать геологию месторождения лучше всех». Доклад вышел очень удачный и сразу поставил П.В. Лялина вровень с дипломированными геологами.

Старшим геологом П.В. Лялин был до войны немногим более года. Но это был очень напряженный год, почти каждый день горняки и геологи открывали все новые и новые рудные жилы в подземных кладовых Ниттиса и Кумужье.

Когда началась война, П.В. Лялин был зачислен в мончегорский истребительный батальон. Так продолжалось до апреля 1942 г., когда его вызвал начальник оставшейся в Мончегорске конторы «Североникель» А.Е. Шалашов. В конторе уже были несколько человек, из которых П.В. Лялину был знаком лишь Матюшкин, который перед войной работал начальником рудника Ниттис. Остальные, как оказалось, были представителями Наркомата цветной металлургии, в ведение которого должен был перейти комбинат. Один из них сказал, что намечается восстановление комбината. Состояние цехов уже осмотрено, а вот с рудником дело плохо. Документы вывезены, и проникнуть туда нельзя. Все залито водой и замерзло. П.В. Лялина попросили по памяти составить схематические планы всех рудничных горизонтов. К утру следующего дня он это сделал. Таким образом, скоро рудник был восстановлен, и весной 1943 г. старшим геологом рудника снова был П.В. Лялин.

К концу войны довоенный уровень добычи руды был превышен. В этом успехе немалая роль принадлежит и самому П.В. Лялину. В 1946 г. было намечено расширение комбината, и предполагалось увеличение добычи руды в полтора раза. Потребовались новые данные о запасах руд с их утверждением Комиссией по запасам. Подсчет запасов предписывалось выполнить геологической службе комбината, которую в то время возглавлял Илья Васильевич Галкин.

После перехода И.В. Галкина на другую работу, П.В. Лялин был назначен главным геологом комбината.

Это случилось в 1947 г. Работать он стремился очень продуманно и интенсивно, не только направлял геологическую практику, но и вел теоретические наблюдения для научных обобщений. Его статья «Морфология рудных жил месторождения Ниттис-Кумужье» вошла в коллективную монографию «Монче-тундра и ее месторождениемедно-никелевых руд». Это было очень кстати, так как в 1948 г. Главк не утвердил назначение П.В. Лялина на должность главного геолога комбината «Североникель», хотя он уже исполнял эту обязанность больше года. Формальная причина: нет диплома, но П.В. Лялин не опустил руки. Он стал добиваться, чтобы Главк ходатайствовал о допуске его к защите диплома экстерном, в Кировском горно-химическом техникуме. В этом ему снова очень помог В.К. Котульский, написавший хороший отзыв о его статье. Поэтому статья была принята за основу дипломного проекта, и защита прошла успешно. Последовало утверждение в должности, и громкое звание – горный директор 2-го ранга. Кроме основной работы П.В. Лялин занимался подготовкой молодых кадров для комбината. В 1944 г. в Мончегорске был открыт Горнометаллургический техникум, который в послевоенные годы испытывал острую нехватку опытных преподавателей. Комбинат выделил для преподавания своих лучших специалистов, в число которых попал и П.В. Лялин. Он преподавал геологию, минералогию и кристаллографию. Выпускники тех лет впоследствии с благодарностью отзывались о нем.

Главным геологом комбината «Североникель» П.В. Лялин был более 20 лет, вплоть до 1974 г. В конце 60-х годов он оформил последний документ о руднике «Ниттис-Кумужье» – акт об исключении его из списка месторождений.

После выхода на пенсию П.В. Лялин уехал в родной Ленинград. Все же связей с Мончегорском он не терял до самой своей смерти – писал воспоминания о жизни и делах таких замечательных людей, как В.И. Кондриков, М.М. Царевский и В.К. Котульский. Он первым высказал мысль о том, что справедливо было бы увековечить в городе их имена. Это решение было позднее воплощено в жизнь. Но и сам Петр Владимирович был в числе первопроходцев.

Из воспоминаний П.В. Лялина:

«Мой прадед Евсей Лялин был помещиком и владел селом Лычево примерно в 25 км. к востоку от г. Юрьев-Польский Владимирской области. Забегая вперед, скажу, что в 1920 или 1922 г. я был в этом селе вместе с сестрой Верой и видел на кладбище около сельской церкви могильную плиту с именем прадеда.

Дед мой Петр Евсеевич Лялин пошел по военной линии, а село в конце века принадлежало Мыльниковым. Как будто бы сестра Петра вышла за Мыльникова, с потомками которого мы в 1920-х годах встречались.

Дед участвовал в «Турецкой компании» 1877-78 гг. и, возможно, под Шипкой получил серьезное ранение, после которого хромал до конца жизни. Хромому офицеру в армии служить было нельзя, и он получил назначение смотрителем Козловской тюрьмы (г. Козлов Тамбовской губернии). В начале ХХ века был переведён на такую же должность в г. Кронштадт.

Отец мой Владимир Петрович Лялин родился, кажется, в 1873 г. Мать его вскоре умерла, и дед отдал сироту на воспитание в I-й кадетский корпус в Петербурге. В корпусе отец получил разностороннее образование от французского языка, которым тогда владели все уважающие себя дворяне, до столярного и слесарного ремесла. С интересом относился он к дежурствам на кухне и умел готовить разные вкусные блюда. При окончании корпуса кадетов распределяли по юнкерским училищам различных родов войск.

У отца были отмечены математические способности, и его направили в инженерное училище, размещавшееся в Михайловском (Инженерном) замке. При окончании училища отец удостоился чести пожать руку императора Николая II, вручавшего молодым офицерам соответствующие документы. Рассказывая об этом в 20-х годах, отец говорил, что император произвёл слабенькое впечатление (какой-то замухрышистый), и заметил, что его правильно свергли.

Служить отца направили в гарнизон Ковенской крепости (теперь Каунас), где он, судя по надписи в серебряном портсигаре, в 1908 г. командовал саперной ротой и имел чин капитана.

К началу войны 1914 г. он командовал понтонным батальоном в чине подполковника. В 1915 году у него открылась язва желудка. Для лечения его направили в Петроград. Когда язва закрылась, его оставили в Петрограде преподавателем и командиром роты в школе прапорщиков инженерных войск. Во время Октябрьской революции он, будучи человеком аполитичным, в каких-либо организациях не состоял. По мобилизации служил в Красной армии в должности инспектора инженерных войск 7-й армии. После окончания гражданской войны демобилизовался.

Поступил на работу в железнодорожное ведомство в качестве ревизора поездов. Это давало ему возможность привозить из поездок продукты для семьи.

Примерно в 1922 г. у него снова открылась язва. Он лег на операцию в больницу Эрисмана (Большой пр. 100 на Петроградской стороне). Оперировал его Дженалидзе, тогда молодой хирург. Что-то вышло «не так» и ему пришлось лечь на повторную операцию, после которой отца перевели на инвалидность II-й группы и назначили пенсию 28(!) руб. Дальше об отце буду писать уже в «семейном плане». Добавляю только, что по отцовской линии родни у нас, кроме Мыльниковых не было.

По материнской линии, наоборот, родня была весьма обширной. Отец матери, Ольги Оскаровны Лялиной — Оскар Петрович Серк, обрусевший норвежец, был, как тогда говорили, негоциант, т.к. купец – оптовик с заграницей, возможно, судовладелец с конторой в Кронштадте. Знаю, что у него было два брата: Юлиус Петрович – детский врач и Аксель Петрович – химик, гл. инженер завода «Красный треугольник». Если не ошибаюсь, А.П. был хорошим специалистом и в 20-х годах ему было присвоено звание Героя Труда.

Мать матери Ольга Ивановна, урожденная Смит, имела брата Николая Ивановича, петроградского консула Испании и Португалии(!?!) и сестру Мальвину Ивановну, вышедшую замуж в Кронштадте за …деда Петра Евсеевича Лялина. Детей от этого брака не было.

У матери было много братьев и сестер. Старший брат Ганс попал в кораблекрушение и утонул, остальные были моложе её, но последовательность их появление на свет я точно не помню.

Брат Петр уехал в Англию и там занимался автомобилестроением.

Брат Оскар был, кажется, строителем.

Самый молодой Герман в 1915–16 гг. уехал в Англию к Петру.

Сестра Алиса уехала в Англию и там вышла замуж за компаньона Петра по фамилии Пёрг(ч?)ес

Сестра Вера была замужем за Гофмейстером, чем он занимался не помню, после революции уехали, кажется, в Ригу.

Тётя Лилли (Елизавета?) была «старой девой».

Самая младшая Сигрид была замужем за Ник. Ив. Реймарусом, кажется инженером с «Треугольника». Она рано умерла, кажется, от чахотки.

Вся эта родня кроме Сигрид во время революции уехала в Англию, в Бирмингам.

Все это врезалось в память, т.к. при заполнении многочисленных анкет всю родню приходилось перечислять.

Теперь перейду к воспоминаниям о жизни нашего семейства. Когда в 1914 г. началась 1-я мировая война, отец со своим батальоном был направлен в действующую армию, а мать с детьми, сестрами Верой (1902 г.р.) и Ольгой (1906 г.р.), со мной (1910 г.р.) переехала в Петроград к своей матери, занимавшей большую квартиру на 12-ой линии между Большим и Средним пр. С ней тогда жили младшие дети: Сигрид и Герман.

Когда отец вышел из госпиталя и начал службу в школе прапорщиков, тогда сняли квартиру в доме № 22(?) по 15-й линии. Квартира была небольшая, но мы в ней хорошо разместились. Кроме членов семьи жила там и горничная-чухонка Хильма Лаполайне. Отцовский денщик Ермолай Харитоненко ночевал в казармах какой-то воинской части. Этот Ермолай много времени проводил со мной, обучил меня всей солдатской премудрости (в 1941 г. в Мончегорском истребительном батальоне приметили мои строевые навыки и произвели в командиры отделения, потом взвода).

Однажды шли мы с Ермолаем и увидели, что навстречу идет генерал. Как положено было Ермолай перешел на «строевой» шаг и стал «во фронт».

Я точно повторил все его действия. Генерал отдал приветствие, а потом остановился: Чей это мальчик? «Сын его высокоблагородия подполковника Лялина». Генерал погладил меня по щеке и сказал: «Молодец!» «Рад стараться, ваше высокопревосходительство!» ответил я и привел генерала в умиление. Однажды я спросил отца, когда он отдаст меня в корпус, о чем я тогда мечтал. В ответ услышал, что пока он жив, в корпус не отдаст. Видимо, воспоминания были не из приятных.

После февральской революции мамина родня подалась за границу. Уехал и ее дядя Н.И. Смит. У него была огромная квартира – весь этаж дома на углу набережной Невы(тогда Николаевской) и 16-ой линии. В квартире было семь хорошо обставленных комнат. Чтобы как-то сохранить всю обстановку, дядя предложил нам поселиться в его квартире, что родители и сделали. Отопление было печное и отопить зимой всю квартиру мы не могли и разместились в двух комнатах. Одна, угловая, была «детской», которую шкафами разгородили на три части с коридорчиком, а в другой была спальня родителей и столовая. В комнате установили «буржуйки» из листового железа, а трубы вывели во вьюшечные дверки громадных печей.

Вскоре после переезда мама устроилась на работу в детский дом – интернат для дефективных детей, была там воспитательницей и преподавала русский и немецкий языки. Оттуда в судках приносила обеды. Учились мои сестры в бывшей женской гимназии «Императрицы Марии Федоровны» (9-я линия, недалеко от Невы) которую когда-то окончила мама.

С 1918 г. закончилось раздельное обучение и меня повели в ту же школу. При беседе со мной преподаватель увидел, что я довольно бегло читаю и немножко разбираюсь в арифметике. И он распорядился зачислить меня в класс «Б», т.к. в «А» мне делать нечего (Тогда школы были двух ступеней: первая (начальная с классами А,Б,В,Г,Д и вторая – I, II, III и IV т.е. девятилетка). В своём классе я оказался первым и единственным мальчишкой. В следующем году сестра Вера школу окончила, а Олю и меня перевели в шк. № 217, бывшую частную гимназию и реальное училище педагога Карла Ивановича Мая. Эта школа до революции была на отличном счету, дорогой, и учились в ней только дети из «хороших» фамилий. С Олей учился внук Мечникова, дочь архитектора Фомина, в моем – внучка Бехтерева, сын начальника Военно-Морской. Академии (бывш. адмирала) Кладо, сыновья профессора Вебера, крупного торговца Павлухина ( у которого был «Торговый дом»).

Помещалась школа на 14-й линии (второй дом от Среднего пр. к Большому) в специальном здании из IV этажей. Были спец. кабинеты физики, химии, естествознания, прекрасный гимнастический зал и т.д.

Честно должен признаться, что учился неважно. Особенно по так наз. гуманитарным наукам. Почти каждый год проходил с переэкзаменовкой осенью. Очень уж я не любил спряжения и склонения – и сейчас в них не разбираюсь, хотя говорили, что пишу грамотно.

Окончил я школу в 1926 году. На педагогическом совете, который проводился в присутствии родителей, меня предполагали оставить на второй год, т.к. мне ещё не исполнилось 16 лет. Помогло присутствие отца, который попросил меня выпустить, т.к. я был нужен как помощник в семье.

В это время получил развитие НЭП (новая экономическая политика), появились состоятельные люди, желавшие обставиться «как бывшие», а «бывшие» в основном нуждались в наличности. Возникли «барахолки», «толкучки», где можно было купить всё: бронзовые подсвечники, фарфоровые статуэтки, замшевые перчатки, пенсне и лорнеты и т.д. и т.п. Здесь же можно было сговорится о купле – продаже мебельного гарнитура, рояля, кресла-качалки, комплекта медных кастрюль и пр.

Торговля шла под открытым небом около корпуса Андреевского рынка на 6-ой линии Васильевского Острова. Там образовались ряды. На мостовой расстилается клеенка или мешковина, на которых раскладывался «товар». У нас торговлей занимался отец. Сначала продавал только своё, потом знакомые стали давать ему свои вещи на комиссию (кажется, под 10%).

После завтрака он брал складной стульчик, я – чемодан с «товаром» и мы отправлялись на барахолку. Обычно соседями были одни и те же лица, которые перезнакомились, давали клички друг-другу. Помню одну даму бывшую баронессу звали Манька–барышня, отец был известен как «Володька–полковник». Для переноски чемодана ( с 16-ой линии до 6-ой) я стал применять приём разносчиков пирожков: из кожи или брезента шился «бублик», набитый паклей или тряпьём. Этот бублик укладывался на голову, а на него – чемодан. При известном навыке такая переноска была очень удобна. Кроме того что-то можно было нести в руках. С этим способом переноски связано одно острое воспоминание. Однажды какая-то женщина купила сервиз, который был уложен в корзину из прутьев с поперечной ручкой. Груз был покупательнице не под силу. Ей порекомендовали нанять для переноски меня. Немного поторговавшись, мы сошлись в цене. Я присел, корзину водрузили на мой «бублик» и мы пошли. Идти надо было куда-то на 5-ю линию. Поначалу я шел бодро и прошли мы больше половины, когда я почувствовал, что шея уже держать не может. Остановили прохожего, попросили помочь снять корзину. Потом долго пришлось ждать подмоги, чтобы снова её поднять. Помогли два матроса.

В том году мать тоже занялась коммерцией, но не на толкучке, а подыскивала к продавцам покупателей и наоборот. В конце зимы 1926-27 гг. предметом такой операции оказались два «шведских» книжных шкафа (на тумбочку с полкой устанавливалось 3 или 4 ящика-полки, передняя стенка которых была застеклена и открывалась ее поднятием и задвиганием внутрь). Когда возник вопрос о доставке, мать сказала, что муж и сын могут доставить, как хотел покупатель в вечернее время. У нас были довольно большие санки. Отец оставался внизу, а я носил разобранные шкафы. Нам пришлось сделать 3 или 4 рейса.

Когда я принес покупателю первую деталь, мне открыл дверь мужчина маленького роста, который проводил в пустую комнату, где около стены лежала на полу большая куча книг. Мне пришлось не только заносить полки, но и участвовать в сборке шкафов. Когда перевозка была закончена, хозяин сказал: «Сейчас принесу деньги». От нечего делать я стал вглядываться в корешки. Оказалось, что книги на разных языках. Войдя, хозяин увидел мои потуги и сказал: «Не разглядывайте, это не на русском языке». Я ответил, что вижу и немецкие, и французские и английские. Хозяин удивился: «Вы что, языки знаете?» «По-немецки могу читать со словарем, а если вижу le или la – то это французское, если The, то английские». «Слушайте, – воодушевился он, – а вы не поможете ли мне все это разобрать? Приходите в воскресенье днем, я вам заплачу». Я, конечно, пошел, и мы с ним дружно поработали, составили каталог, разобрали по дисциплинам. Потом пришла жена и позвала обедать. За обедом они ко мне приглядывались, а я старался быть пай-мальчиком, вежливо отвечал на разные вопросы.

Помню, что рассчитался он со мной довольно щедро, и прощаясь сказал, чтобы как-нибудь вечером к нему пришли мать или отец. Когда я дома об этом сказал, мать забеспокоилась: не натворил ли я что-нибудь. Через несколько дней мать там побывала и сказала, что хозяин – геолог С.В. Константов, сказал, что я ему понравился и что он может взять меня в экспедицию: «Нечего ему здесь с санками бегать, да на бирже труда околачиваться, а в экспедиции мы его и в профсоюз примем» (тогда это было великое дело, т.к. члены профсоюза на бирже учитывались особо). «Если надумаете, то пусть приходит в конце марта. Тогда все уточним».

Мать колебалась: как это мальчишку отпустить ОДНОГО в такое путешествие. Отец сразу был «За». «Поедет не один, а с хорошим, по-видимому, человеком в компании». Когда я пришел к Константову, он вдруг решил проверить мои знания. «Таблицу умножения знаете?» «Да», «Семью восемь?». «56», «А что еще из математики знаете?», «Проходили алгебру, геометрию, тригонометрию». «А что нужно знать, чтобы решать треугольник?» «Две стороны и угол между ними, два угла и сторону между, три стороны»: «А ну-ка, решите». Он дал задачу, логарифм. таблицы Пржевальского (?). Я быстро с задачей справился – наш учитель математики, кроме теории, приучил к последовательному решению и правильному размещению расчетов. Константов все одобрил и предложил пройти в Геолком (Геологический комитет – В.О. Средний пр. 74) за билетом до Керчи. Предупредил, что придется выполнять разную работу: и землю копать, и дрова пилить, и работать честно. «А если что – двухнедельные вперед, билет в зубы и катись колбаской». Я так подробно об этом пишу потому, что именно тогда определилась моя судьба на всю жизнь.

В первых числах апреля 1927 г. я в назначенное время пришел в Геолком. В кабинете Константова встретился с будущими соратниками – студентами последних курсов Горного института – двумя геологами армянами: Львом (Леоном) Константиновичем Красильниковым (Красильниняном) и Геогием Александровичем (Амбарцумовичем) Кечек, и геофизиком Евгением Альфредовичем Гедовиус. Все они мне понравились: культурные, вежливые, одним словом интеллигентные (Константов знал, кого вербовать). Нам вручили билеты – все в одном купе плацкартного вагона – и топографические приборы: ящички с нивелиром и теодолитом, треноги к ним, которые нельзя было отправлять багажом.

Провожали меня родители и четыре школьных товарища. Мои спутники очень понравились матери. Она просила их следить за мной, а Леву К. просила быть мне дядей. Прощаясь, сказала: «Я спокойна, Петенька в хорошей компании».

По приезде на место я был оформлен как рабочий топографического отряда с оплатой 1р. 56 к. в день. Первые дни работа была самая простая: носил за группой мешок с колышками для пикетов, топор для забивания их в землю и лопату для их окапывания. Потом задания усложнялись, я их осваивал быстро и, наконец, был «поставлен» на землемерную ленту и произведен в старшие рабочие с поденкой 1р. 93коп. Жили мы вместе, и вечерами я расспрашивал: что, как и почему. В итоге с 1 июля 1927 г. был переведен на ИТР-овскую должность нивелировшика с окладом 50 р + суточные (полевое довольствие) 40 %.

В Керченской партии и в этой компании я проработал до 1931 г.

Зимой меня зачислили в Геолком на камеральную обработку. Последний сезон я работал уже топографом, но эта профессия меня не очень привлекала. В 1930 году я окончил при Геолкоме курсы коллекторов и с 1931 г. расстался с топографией и перешел на геологию.

Весной 1931 работа под Керчью была закончена и наша группа рассталась, но жизнь нас иногда сводила. Так в 1947 г. на титулярных листах томов подсчета запасов (полезных ископаемых) красовались подписи двух главных геологов: института «Гипроникель» – Л.К. Красильникова и комбината «Североникель» – П.В. Лялина.

Всесоюзная комиссия по запасам (ВКЗ) утвердила нам подсчет с отличной оценкой».

Здесь записи обрываются…

Петр Владимирович скончался в Ленинграде 8 ноября 1992 г. Похоронен на   Серафимовском  кладбище.

Несколько слов о семье Петра Владимировича. Как уже было сказано выше,  вторым браком  Петр Владимирович был женат на  Елизавете Филипповне Краубнер (1912 - 2000).  Елизавета Филипповна Краубнер родилась в Стрельне в немецкой колонии в 1912 году. В 1930 году после раскулачивания была выслана с родителями на Кольский полуостров  - первоначально  в г. Хибиногорск, затем,  в г. Мончегорск, где прожила до 1968 г. Работала старшим товароведом в Тресте «Кольстрой». С 1968 г. проживала в Ленинграде (Санкт-Петербурге) и в Красном Селе. Умерла в 2000 г., похоронена в Стрельне (Горбунки).

В браке Петра Владимировича и  Елизаветы Филипповны в 1947 г.  в  Мончегорске  родилась единственная дочь Наталья. В 1965 г. Наталья окончила музыкальную школу по классу фортепиано и общеобразовательную школу с золотой медалью. Позднее окончила Лесотехническую академию в Ленинграде по специальности химик-технолог, работала в НИИ "Химаналит", Инженерном Центре Водоканала, ООО "Электрохимприбор".    Но главным делом её жизни стало возрождение культуры немецкого песенного фольклора в России. В течение многих лет Наталья Петровна руководит ансамблем немецкой песни «Лорелея», пишет стихи и музыку, переводит тексты песен.   В 2023 году Ансамбль отметит своё  20-летие.

Источники:

1. http://51rus.org/projects/monchegorsk/page/50.html?aid=5

2. Сайт geni.com  

3. Зайцев А.В. Главный геолог комбината "СЕВЕРОНИКЕЛЬ" Пётр Владимирович Лялин (1910-1992) // ТРУДЫ ФЕРСМАНОВСКОЙ НАУЧНОЙ СЕССИИ ГИ КНЦ РАН Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Геологический институт Кольского научного центра Российской академии наук (Апатиты), 2009, №6, С. 56-58.

4. Н.Г. Грабовецкая. Род Серков в Санкт-Петербурге и их потомки сегодня // Выходцы из Германии и их российские потомки. СПб.: Президентская библиотека. 2015, С. 173–187.

   

Благодарим Наталью Петровну Краубнер за важные дополнения к биографии отца, переданные в Музей истории школы копию Свидетельства об окончании школы и фотографию П.В. Лялина и трогательное отношение к фамильной памяти.

Информационную страницу сайта подготовили  М.Т. Валиев (Санкт-Петербург) и Е.И. Виноградова (Иркутск).

13.12.2022

При использовании материалов ссылка на статью обязательна в виде:
«М.Т. Валиев, Е.И. Виноградова. Биографическая страничка Петра Владимировича Лялина – URL: http://kmay.ru/sample_pers.phtml?n=5260 (дата обращения)»