Старк Борис Георгиевич

Борис Георгиевич Старк родился 14 июля 1909 года в Кронштадте, в семье потомственных военных моряков, древний род (14 поколений!) которых, по преданию, вёл свою историю из Швеции, но впоследствии его представители верой и правдой служили России, отличились как мореплаватели. Недаром на географической карте, в заливе Петра Великого указаны: мыс Старка, бухта Старка и пролив Старка. Дед Георгия по линии отца, Карл Александрович Старк (1845 – 1883), был убит грабителями в возрасте 38 лет. Отец Бориса, адмирал Георгий Карлович Старк (1878 – 1950), был последним командующим Сибирской флотилии. Мать Бориса, Елизавета Владимировна Старк (ур. Развозова, 29.06.1881 – 11.06.1924), была дочерью адмирала Владимира Александровича Развозова (3.08.1841 – 1894).
Кроме Бориса, в семье адмирала росла младшая сестра Татьяна (в зам. Кепинова, 22.12.1913 – 14.03.2005).
Бориса отдали в школу в 1918 г., в ней он учился, с вынужденным трёхлетним перерывом в 1920–1922 гг., вплоть до 1925 г. Окончив 2 класс II ступени (то есть седьмой) Борис, вместе с сестрой Таней, ученицей этой же школы, эмигрировал и оказался во Франции. Там он приобрёл профессию инженера-электрика, а позднее, в 1937 г., стал диаконом, затем священником, служил в храме на знаменитом кладбище русских эмигрантов Сент-Женевьев-де-Буа, где, в частности, отпевал великого артиста Ф. И. Шаляпина (1873–1938), писателя И. С. Шмелёва (1873–1950), киноактёра И. И. Мозжухина (1889–1939) и других известных деятелей русской эмиграции.
В 1952 г. Б. Г. Старк с семьёй вернулся на родину и, поскольку в Ленинграде ему жить не разрешили, поселился сначала в Костроме и служил в местной церкви, затем его перевели в Херсон; с 1960 г. и до выхода на пенсию он был настоятелем кафедрального храма в Ярославле. Его маленький деревянный домик в этом городе олицетворял самую высокую духовность, скромность и подлинную любовь к России, был хранилищем уникального архива, а его обитатели — Борис Георгиевич и его жена Наталья Дмитриевна, урождённая Абашева, — олицетворяли истинно русское гостеприимство и радушие. Облик, взгляд, речь, манеры, всё существо протоиерея отца Бориса всегда излучали добро, веру и свет. Он был изумительным человеком.

Ниже приведены отрывки из воспоминаний Б.Г.Старка, специально написанные для недавно опубликованной монографии Н.В.Благово.
Б. Г. Старк "Дружба школьных лет":
"Когда мне предложили написать какие-нибудь воспоминания о нашей школе, я почувствовал некоторое затруднение… С одной стороны, я всю жизнь ощущал себя коренным «майским жуком», и таковым ощущали меня мои одноклассники и ощущают и сейчас, хотя с момента нашего выпуска прошло уже более 61 года. С другой стороны, когда я задумался, то выяснилось, что учился я в этой школе, в общем-то, очень мало, и что я могу сказать про неё?..
Я родился в семье морского офицера, и всё моё детство прошло в двух «морских» городах: Ревеле и Гельсингфорсе (современные Таллин и Хельсинки), где базировалась минная дивизия, в которой служил мой отец. Я был сугубо «домашним» ребенком. Когда немцы заняли Гельсингфорс, мы бежали из него в Петроград. Это было в 1918 г. Вот тогда и встала проблема школы. Читать и писать я выучился дома довольно рано, но тут был вопрос поступления в школу и вхождения в чужой коллектив, как детский, так и педагогический. Вопреки опасениям родителей, контакт со школой прошёл совсем безболезненно. Я нашёл ту же семью, только больших размеров. Атмосфера дружбы, любви, взаимного уважения, к которым привык дома, повторялась и в школе. Не было «чужих», не было «нелюбимых». Подавляющее большинство учащихся в то время составляли дети из интеллигентных семей, но были и дети рабочих, и в отношении к ним не было и тени превосходства. Были дети немецкого происхождения, и хотя война с Германией ещё шла, но никогда никого не попрекали принадлежностью к расе противника, видя в них такого же русского товарища или подругу. Были среди нас и евреи, и дети других национальностей, но и в голову никому не могло прийти видеть в этом основания для различий.

Хотя это уже была советская школа, но всё-таки в ней сохранились старые традиции, которые тщательно сберегались старыми педагогами, да и самими детьми, особенно старшеклассниками. Помню, в первый год моего там пребывания, а я попал в приготовительный класс к Любови Александровне Пушкарёвой, был памятный день К. И. Мая, основателя бывшей гимназии и реального училища. Раньше этот день торжественно отмечался. В этом году было уж очень трудно с продовольствием, но всё же нас собрали в столовой, наш директор Александр Лаврентьевич Липовский сказал нам прочувствованное слово в память о К. И. Мае, а потом каждый получил угощение — чашку какао с каким-то кексом или пирожным. По тем временам это было просто чудо! Отношение преподавателей к нам было подчёркнуто вежливым, и, в то же время, не было никакой официальности, так что я, сугубо «домашний» мальчик, ощущал себя в школе как дома. Конечно, ученье проходило в трудных условиях. Помню, мы приносили в школу поленья дров, чтобы как-то топить печки «буржуйки», установленные в классах. Часто сидели в пальто. Школа поражала своими чудесно оборудованными кабинетами, в которых хранилась масса «богатств» познавательного характера: пособия по географии, ботанике, зоологии, истории и другим предметам, но мы, «приготовишки», на это только смотрели с завистью, когда наши старшие товарищи что-то несли в класс, готовясь к очередному уроку. Так я проучился два года. Но тут в семье произошли перемены.

Гражданская война разлучила нас с отцом. Мама (дочь командующего Балтийским флотом контр-адмирала Александра Владимировича Развозова (1879–1920)), хотя и работала в Морской академии, но уже была сильно больна, сестре было 6 лет, и мне пришлось, оставив школу, тоже пойти работать в ту же Морскую академию мальчишкой-рассыльным. Было мне в это время 10 лет. Это нам давало, помимо зарплаты (которая, кстати сказать, ничего не стоила), обмундирование, а главное, морской паёк. Моя связь с родной школой временно прервалась. Чтобы не совсем отстать от класса, мне приходилось вечером после работы учиться по мере возможности, и времени на контакты с товарищами не оставалось. Так прошло ещё три года.

В один малоприятный день меня из академии уволили, как и многих других. Мамина родня стала помогать нам как могла, чтобы мы выжили, а я вновь пошёл в свою школу. Пропущено было три года. Один из наших преподавателей, географ Виктор Викторович Финне, согласился подтянуть меня, и за лето мы с ним прошли два года (всё-таки в пропущенные годы вечерами я чему-то учился). В школу я попал уже не в свой первоначальный класс, а на класс ниже, так как три года нагнать мне за лето не удалось. С благодарностью вспоминаю Виктора Викторовича. Без его помощи я бы не смог одолеть это препятствие.
Моей новой классной наставницей оказалась преподавательница немецкого языка Анна Васильевна Петровская. Так же быстро и легко я вошел и в этот новый класс. Правда, что к этому времени от «домашнего» мальчика в юном рассыльном из академии мало что осталось. Новый класс встретил меня так же, по-родному, многие меня помнили ещё по старым годам. Но жизнь школы за это время сильно изменилась. Стали появляться новые веяния. Во-первых, ШУС (школьный ученический совет). В каждом классе выбирали старосту, и все они вместе составляли школьный совет старост, который собирался и разбирал разные дела как учебного, так и хозяйственного порядка. По-моему, учителя в этих собраниях не участвовали, но имело ли это практическое значение, не помню. Может быть, мы были органом чисто совещательным. Помню, как разбирался вопрос о более продуктивной организации отопления классов, другой раз, помню, шёл разговор о кружках: по-видимому, в столовой их не хватало.

В это время Петроград жил по карточной системе. Все были приписаны к какой-нибудь столовой, где и получали обед. Для школьников столовая была при школе. Вероятно, она обслуживалась получше, хотя в памяти осталась та же пшенная похлёбка с воблиными хвостиками или каша и, как особое лакомство, раз в неделю пирожки из серой муки с перловой кашей. Во главе хозяйства стояла наша классная воспитательница Анна Васильевна. Она и жила тогда при школе в комнатке возле кухни. Как-то мы с сестрой решили брать обед домой, чтобы делиться с больной мамой, которая была приписана к какой-то общей столовке и практически голодала. Я попросил Анну Васильевну позволить нам брать обед домой под предлогом, что часть оставим на ужин. Анна Васильевна, зная, что мы живем без отца и что мама больна, разгадала наш замысел и велела есть в школе, но позволила вечером заглядывать на школьную кухню, и если была возможность, то совала нам оставшийся от обеда пирожок, ложку супа или каши.

В 1957 г., когда я попал в Ленинград после 32 летнего отсутствия, мне ещё удалось застать Анну Васильевну в живых, и я сказал ей, что через всю жизнь пронёс благодарность за то, что она тогда пожалела нас. В день её семидесятилетия, 16 февраля 1960 г., наш класс поздравил юбиляршу стихами, которые заканчивались такими строчками:

"Библиотекарь, фармаколог, Животновод и археолог, Священник, кинорежиссёр, Конструктор, физик, машинист, Путеец и экономист — Пускай различны званья наши, Мы все — воспитанники Ваши!"
Когда стали утверждать ШУС, то председателем был выбран Серёжа Шестаков из третьего класса второй ступени. Секретарём же вдруг избрали меня. Для меня это было так же неожиданно, как и избрание меня классным старостой. Я был вновь появившийся. А тут ещё секретарь… Очень быстро и я сам, и все окружающие увидели, что я даже не имею понятия, что такое быть секретарём, писать протоколы: слушали… постановили… и т.д., и я попросил меня от этого освободить. Во всём же прочем я принимал активное участие. Потом появилось новое начинание — Дальтон-план…

Уж точно и не помню, в чём оно заключалось, но, по-моему, значительного влияния на учёбу не оказало. Должен сказать, что учились мы, как правило, добросовестно, за исключением нескольких явно слабо подготовленных детей, и не помню, чтобы были серьёзные нарушения дисциплины. Любили мы уроки пения, и хотя с тех пор прошло уже 60 с лишним лет, но помню многое из того, что мы тогда пели, и когда мне в моей пёстрой жизни пришлось иметь дело с детьми, как своими, так и чужими, я часто их учил тем песням, которые мы разучивали в нашей школе в 1920 е годы. Помню их почти все и сейчас, на склоне лет. В это время появился среди наших преподавателей учитель гимнастики Ростислав Васильевич Озоль. Его приход сразу выдвинул спорт на передовые позиции. Все мальчики и, тем более, все девочки буквально влюбились в педагога, и очень скоро урок гимнастики стал одним из самых любимых в нашей жизни. А вскоре школа стала занимать передовые позиции и в общегородском масштабе. Вспоминаю ещё один факт нашей ШУСовской «самодеятельности». Узнав, что на Западе по четвергам не занимаются, так как после отделения церкви от школы четверг был выделен для тех, кто хочет давать детям религиозное образование, мы решили тоже отвоевать себе четверги, конечно, не по церковным мотивам, а просто чтобы иметь свободный дополнительный день. Мы отправились в Городской отдел народного образования, находившийся, кажется, где-то на Невском проспекте. Кто пошёл, точно не помню, но я ходил. Во главе его, если мне память не изменяет, стояла жена Г. Зиновьева (в то время Первый секретарь Ленинградского Обкома ВКП(б) – прим.Авт). Нас принял какой-то секретарь, что-то нам втолковал, а потом мы получили хорошую взбучку в школе от начальства (кажется, в это время директором был уже Вениамин Аполлонович Краснов) за нашу неуместную инициативу. Увлекались мы и самодеятельными спектаклями. Изредка появлялся бывший ученик Коля Ласточкин. Уж не помню, руководил ли он нами или только поощрял, а трудились мы под надзором нашей учительницы литературы Лидии Александровны, но хорошо помню прекрасные постановки «Бежина луга» (конечно, отрывок), потом — «Мертвые души»: Чичиков у Коробочки, у Плюшкина… Потом запомнился вечер Ростана: первое действие «Романтиков» и «Белый ужин». Были и живые газеты, тоже имевшие шумный успех. На новогодние каникулы устраивались в школе балы, но и после этого ходили друг к другу небольшими компаниями, так как помещения у всех были очень ограничены. Постепенно мы росли, и наша дружба крепла. Хотя, конечно, окружающая среда вносила свои поправки, но всё же все старались не переставать быть «майскими жуками», держали традиции школы. Одних учителей любили больше, других меньше, но чтобы кого-то не любили или изводили — такого на моей памяти не было.

В 1924 г. я похоронил мою маму и стал думать, как найти отца, которого мы потеряли из вида восемь лет тому назад. В конце года мы с сестрой получили разрешение ехать к отдалённой тётке-шведке в Хельсинки и 4 января 1925 г. покинули Ленинград. В скором времени мы встретились с отцом в Париже. Гражданская война окончилась, и он перебрался в Париж, где содержал нас, работая более двадцати лет шофёром такси. До 1925 г. у меня ещё поддерживалась связь и с родными и со многими одноклассницами, но в 1928 г. мне все дали понять, что писать не следует, т. к. большинство мужского населения и в моей семье, и в семьях одноклассников «уехало в командировку на север» (то есть либо были арестованы и сосланы, либо расстреляны новой властью). С тех пор связь оборвалась, но мысль о школе и своих «майцах» не покидала никогда. Во Франции я сначала работал инженером-электромехаником, а затем стал священником.
После войны, в 1952 г., я с женой и тремя детьми вернулся домой, но в то время ни мои родные, ни, тем более, школьники, не захотели со мной встречаться. Ведь ни в одной из их анкет я не фигурировал. Только после ХХ съезда КПСС, вернее в 1957 г. я смог встретиться со своей роднёй, а через неё и со своими школьными друзьями. Конечно, поначалу моя экзотическая профессия привела некоторых в состояние шока, но уже на второй раз я не только плотно занял своё место в старом коллективе, но негласно, как бы вновь, стал занимать своё место старосты класса. Первый большой сбор мы организовали в год сорокалетия нашего выпуска. Хотя я-то школы не кончал, но на это никто не обращал внимания и даже когда был выпуск, то мне прислали в 1927 г. рисунок выпускного серебряного значка, предлагая заказать его в Париже. Увы, отсутствие средств не позволило мне это сделать. На нашем сорокалетии, которое мы отмечали на частной квартире, была ещё и наша классная наставница Анна Васильевна Петровская, а также пришли «физрук» Ростислав Васильевич Озоль и «физик» Вениамин Александрович Виноградов. Собралось нас человек двадцать пять. Встреча со всеми у меня была очень тёплая и радушная. После этого мы собирались на 45 летие выпуска, на 50 летие, на 55 летие и в 1987 г. — на 60 летие. Помимо этого, каждый год я старался хоть ненадолго приехать в родной город, и тогда сразу по цепочке передавалась весть об этом, после чего все, кто мог, вновь собирались вместе.
Увы! С каждым годом нас становится всё меньше, но к нам тянутся наши дети и на собрание «мальчиков» и «девочек» приходят и наши «племянники», с которыми я тоже стараюсь поддерживать отношения. И все эти годы нас объединяет та дружба, та любовь, то единство, которое родилось на Васильевском острове в доме на 14 линии под листиком с сидящим на нём Майским жуком. Через все трудности жизни и все путешествия я сохранил альбом со старыми фотографиями, который неизменно пополняется каждый раз, как мы встречаемся вновь.
В завершение этих скромных и отрывочных строк хотел бы привести ещё два документа. Один — это моё приветствие друзьям в день нашего юбилея, а второй — это тоже память о школе. Начну со второго. В своё время в ней учился Костя Вендланд. Он был одноклассником Серёжи Шестакова и буквально обожал этого талантливого юношу. Со временем их судьбы сложились по-разному — Серёжа трагически умер молодым, а Костя стал кандидатом геолого-минералогических наук и, как и я, сменил свою гражданскую профессию на чёрную рясу священнослужителя. Он стал архиереем, затем митрополитом, был моим начальником в Ярославле..."
С полным текстом воспоминаний можно ознакомиться в книге: Благово Н.В. Школа на Васильевском острове. Ч. 2. СПб.,.Наука, 2009.

В 2009 г. вышла в свет уникальная книга воспоминаний и проповедей о.Бориса (Вся моя жизнь — чудо: Воспоминания и проповеди. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009). В сборник, приуроченный к 100-летию со дня рождения протоиерея Бориса Старка и его матушки Наталии Дмитриевны, вошли воспоминания о.Бориса, около 150-ти проповедей и полная публикация его записок «По страницам синодика». Материал информационной странички сайта основан на книге Н.В.Благово. Школа на Васильевском острове. Ч.2.СПб., Наука, 2009

Информационную страницу сайта подготовил М.Т. Валиев