Дмитрий Александрович Фридрихсберг был одним из учеников раскассированного в 1929 г. талантливого седьмого класса.
После завершения среднего образования и приобретения двухлетнего трудового стажа в чугунолитейном цехе одного из ленинградских заводов, он в 1934 г. поступил на химический факультет университета. Однако в 1938 г. его учёба была неожиданно прервана необоснованным арестом, поводом для которого послужила активная деятельность в обществе филателистов. К счастью, через полтора года он был освобождён за недоказанностью обвинений, что позволило продолжить учёбу и окончить университет в 1940 г.
В начале Великой Отечественной войны молодого специалиста призвали в армию, в 1942 г. он был тяжело ранен, потерял левую руку и лишь в 1944 г. смог поступить в аспирантуру университета. С тех пор вся научная деятельность Д. А. Фридрихсберга была связана с родным вузом, здесь он в 1948 г. защитил кандидатскую диссертацию, а в 1966 г. стал доктором химических наук. С 1967 г. на протяжении двадцати лет он, в звании профессора, успешно возглавлял кафедру коллоидной химии, вёл большую научно-исследовательскую и преподавательскую работу, опубликовал несколько монографий и большое число статей. В общении с окружающими Дмитрий Александрович всегда был образцом безупречной интеллигентности, обладал редким душевным тактом, добротой, стремлением помочь людям, умением найти к каждому человеку индивидуальный подход.
В последние годы жизни (1986–1987) он написал воспоминания, дав им название «Мои пути», оставшиеся, к сожалению, в рукописи. Предлагаемая читателю глава, посвящённая школьным годам Димы Фридрихсберга — ещё один взгляд на 217 ю школу во второй половине двадцатых годов прошлого века.
Д. А. Фридрихсберг. Школа.
" ... Весной 1925 г. я поступил в третий класс 217 й школы. В классе при построениях на уроках физкультуры я был самым маленьким, последним. Это было для меня одним из важнейших огорчений жизни. В третьем и четвёртом классах меня лупцевала компания второгодников. Как их звали — не помню; чётко запомнил только лицо и фамилию одного из них — Шевченко (позже я с ним не встречался).
В школьном зале четвёртого этажа на переменах ребята часто строили живые «пирамиды», подобные тем, которые строились участниками выступлений кружка «Спартак» на школьных физкультурных праздниках. В такой трёх-четырехъярусной пирамиде мне приходилось быть на самом верху, так как я был самым лёгким. При столкновении двух пирамид, движущихся навстречу друг другу («слона водили»), я падал на пол и оказывался под грудой тел. Мне было душно и тяжело.
Ребята, как я понял позже, были хорошие, и ненависти к себе я не ощущал. Но всё это привело к неблаговидным поступкам с моей стороны: я стал симулировать болезнь, чтобы не ходить в неприятную для меня школу.
К концу пятого класса я постепенно вошёл в круг ребят, ставших потом моими лучшими школьными друзьями. Практически, нас сблизили шахматы: я стал чемпионом класса, выиграв матчи у сильнейших — Егора Петрашеня, Валерки Рейхсфельда и других.
Между прочим, в школе мы продавали «шипучку» (это было в шестом классе), которую делали сами — Лёвка Степанов, Валерка Рейхсфельд и я — покупая в аптеке Пеля лимонную кислоту и соду двууглекислую. Получалась хорошая шипучка. Помню, нас потом долго осуждали за эту торговлю. Но что поделать: что было — то было!
В седьмом классе мы начали примерно два раза в неделю «смываться» с уроков. Солнечным весенним утром брали футбольный мяч и четвертинку водки и втроём–вчетвером (Валерка Рейхсфельд, Славка Коровников, я и Борька Цуханов — «Цобка») ехали за железнодорожный мост на Неве, переправлялись на лодке перевозчика через Неву к Киновиевскому монастырю, оттуда шли километра два к речке Оккервиль (эта речка с шведским названием теперь вошла в черту города, там построены высотные дома). Здесь мы радовались весенним просторам, «кикали» мяч около деревни, подвергая при этом атакам стада свирепых деревенских гусей, купались в речке, выпивали «чекушку»... и ни о чём не думали.
У Цобки был близкий друг Вадим Шефнер — они рядом жили. Тогда Вадим ещё не был выдающимся поэтом. Втроём мы часто сидели на диване у Цобки. Вадим тогда ходил на танцульки с большим патефоном... В прошлом году мы встретились с Вадимом Шефнером: вспомнили Цобку — он погиб в конце 1941 г. от голода...
Хороший человек Вадим! Как хорошо, что он жив, и по-хорошему жив: не стал карьеристом, подонком, прихлебателем.
Очень много дала мне, как и другим, наша 217 я школа. Много у нас было педагогов неповторимых. Им хочется сказать великое спасибо! Не случайно, что нас настолько сплотила школа, что и сейчас, через много лет, мы собираемся каждый год вместе, человек 10–12, и вспоминаем с радостью и благодарностью ушедших из жизни близких нам учителей. Прежде всего, нашу классную руководительницу Марию Александровну Гульбину, рано умершую, которую мы любили беззаветной юношеской любовью, и учителя литературы (он был и директором школы) Вениамина Аполлоновича Краснова, сына генерала А. П. Краснова, но не того, известного, а генерал-лейтенанта пограничной стражи. Однако и этого было достаточно, чтобы судьба Вениамина Аполлоновича стала трудной — он был уволен из школы в 1929 г.
Вениамин Аполлонович Краснов зародил в наших душах на всю жизнь любовь к русской поэзии. На урок он вбегал в «крылатке», с трепещущей курчавой бородкой, с горящими глазами, и вдохновенно читал стихи. Особенное впечатление на меня произвёл «Медный всадник»; я почувствовал, что Пушкин, действительно, один прошёл этот чудный путь от романтики, через реализм, к символизму. (Всё будущее наше он предчувствовал!)
Помню, как Вениамин Аполлонович рассказывал, что бывают дни, вернее ночи, когда лунная тень от Исаакиевского собора падает на камень, служащий основанием памятника Петру Первому, и тогда видно, как под луной на фоне быстро движущихся редких облаков летит «Всадник Медный на звонко скачущем коне». Пушкин мог наблюдать такую картину в одну из ночей на следующий год после 1824 го. Может быть потому, что я видел через сто лет такое бедствие при торжестве стихии, этот рассказ Вениамина Аполлоновича за всю жизнь не изгладился, и память его отчетливо хранит.
Я получал пятёрки по сочинениям и по алгебре, тройки по геометрии, двойки по пению и рисованию. В 7 м классе, когда уже были большие шалости и невинные романы, я написал плохими стихами трагикомедию, с подражанием лермонтовскому «Маскараду». Не помню ни одной строки, но у моего друга Лёвки Степанова она сохранилась, и пару лет тому назад он нам её зачитывал — к вящему нашему удовольствию.
Я хорошо вошёл в любимый мною круг товарищей. В классе уже возникали пары нежной дружбы, начались романы. В них я как-то совсем не участвовал, только, может быть, ироническими замечаниями. Девочки были очень хорошие, никаких признаков распутства не замечалось. Стоит перечислить всю нашу компанию: Наташа Гамалей, Стана Семёнова-Тяншанская, Алёна Фан-дер-Флит, Таня Никифоровская, Вероника Шевелёва, Нина Барсукова, Катя Ефимова, Коля Алексеев, Валерка Рейхсфельд, Лева Степанов, Егор Петрашень, Вася Наливкин, Дима Никитин и я. К этой компании примыкали: Миша Медведев, Туся Карасик, Аля Строганова и другие.
В конце седьмого класса (1929 г.) начался разгром нашей школы. Традиции её, конечно, не соответствовали духу времени. Любимых наших учителей «ушли», заменили новыми, невысокого уровня, что было сильно заметно даже нам. Наш седьмой класс, как тогда говорили, «раскассировали». Формально, как будто, и было за что. Например, Валерка Рейхсфельд испортил аналитические весы в школьном химическом кабинете (конечно, не нарочно). Многие ребята в нашем классе прыгали через учительский стол, как через козла, и мы выбили в полу довольно глубокую яму. Потом кому-то из нас пришла в голову мысль накрыть эту яму веточками, а сверху — досочками паркета. Это уже не по наивности, а, вероятно, в ответ на изгнание из школы наших лучших учителей. Мы предупреждали тех оставшихся учителей, кого мы любили, что там яма, но надеялись «поймать» в эту яму нового директора.
Короче говоря, класс раскассировали, и часть учеников, в том числе и меня, перевели в 213 ю школу (находилась по адресу: 12 линия, д. 5)".
Выражаем исключительную благодарность Татьяне Дмитриевне Долецкой (ур. Фридрихсберг), дочери бывшего ученика нашей школы Дмитрия Александровича Фридрихсберга и Олегу Константиновичу Полякову, внуку восьмого директора школы Константина Ивановича Полякова, за прекрасный подарок музею - самодеятельные школьные журналы 1923 - 1929 гг., принадлежавшие Д.А. Фридрихсбергу.
В своих заметках Дмитрий Александрович рассказывает о своей непростой жизни - послереволюционное детство, учёба в нашей школе, репрессии, война, эвакуация — рассказы об этом, написанные простым и лёгким языком, вероятно, будут интересны многим...
Выражаем благодарность Татьяне Дмитриевне Долецкой (ур. Фридрихсберг), дочери Дмитрия Александровича Фридрихсберга, Дмитрию Булавинову, внуку Дмитрия Александровича Фридрихсберга, а также, Л.Э. Ермаковой, Н.П. Кудиной и Т. А. Корниловой, коллегам Дмитрия Александровича по работе в СПб Университете, за помощь в составлении биографической странички и подготовку мемуаров к публикации
При подготовке информационной странички были использованы материалы книг: Благово Н. В. Школа на Васильевском острове. Ч. I., СПб, 2005. Благово Н. В. Школа на Васильевском острове. Ч. II., СПб, 2009.
Информационную страничку подготовил М.Т. Валиев
